Влад Троицкий: в этой истории женщина ради любви доходит до крайности
- Влад, вас числят среди ведущих европейских режиссеров, на счету которого несколько международных театральных проектов. Швейцарцы, к примеру, сильно заинтересовались гоголевским “Вием”, почему?
- Это был примечательный проект, который мы осуществляли в одном из известных театральных центров Европы славном городе Лозанне, а продюсером затеи был Рене Гонзалес. Познакомившись с моими работами, он сказал: ставь, что хочешь, и дал полный карт-бланш. Тогда я взял “Вия”, перенес в наши дни и современную Украину и время, и место действия. Получился рассказ о двух французских студентах, один из которых украинского происхождения. На каникулы они решили проехаться в Карпаты. История а результате получилась пронзительной, мы играли ее в Швейцарии, играли в парижском театре De la Ville, освященном именем Сары Бернар, он считается одним из главных во Франции.
- Если говорить о “Последней жертве”, то, учитывая сделанное вами ранее, можно предположить, что с нее вы решили начать писать новую страницу в своей творческой биографии, ничего подобного ранее, кажется, не ставили.
- Во-первых, про себя хочется думать, что, как режиссер, я очень разный, и в ряду с перформансами, операми, балетами и современными пьесами, которые тоже делал, не менее интересен мне и театр психологический, реалистический. Им я тоже занимался немало, и не считаю его для себя новой ступенью. Другое дело, что каждый новый спектакль - всегда открытие. Тут и новый материал, и новые актеры, и встреча нового материала с новыми актерами… Каждый раз все это — необычное, фантастическое путешествие, в которое я пустился и сейчас с Русским театром в Таллинне.
- Вы несколько раз произнесли слово “новый”. Насколько в данном случае нов для вас сам Островский?
- Во-первых, в бытность актером я играл в его пьесе “Свои люди — сочтемся”. Немало занимался Александром Николаевичем и со своими студентами, но именно “Последнюю жертву” и вообще полностью какую-то пьесу Островского я еще ни разу не ставил.
- Сейчас в драматическом театре считается хорошим тоном примерять на наши дни то, что происходило лет 150 назад, в те же, предположим, времена Островского, искать совпадения, переклички. Есть ли, по-вашему, нечто схожее между последней четвертью века ХIХ-го и первой четвертью ХХI-го?
- Люди со временем мало меняются. Страсти, чувство одиночества, желание добра, необходимость делиться и быть услышанным — это неизменно, как неизменны и сами люди, которые и прекрасны, и ужасны, и трогательны и агрессивны. Именно истории о людях и хочется рассказывать. Вообще я считаю, что в русском театре Островский недооценен, в основном играется пять-шесть его пьес, а он автор многих гениальных произведений для сцены. Он как никто другой понимал природу русского человека и был именно театральным писателем. На самом деле, все великие драматурги в мировом театре писали под конкретный театр и конкретных артистов — вспомните Шекспира или Мольера, того же Островского — и поэтому, как это ни парадоксально, в XXI-м веке все звучит так же, как в век Шекспира, Мольера или Островского.
- Пьеса, которую вы сейчас репетируете, называется “Последняя жертва”, но ведь известно, что последних жертв не бывает, всегда очередные, новые.
- Не знаю… Есть все же грань, переступив которую надо или что-то менять в жизни, или — финал, последняя точка. В этой истории женщина доходит до края и ради любви, любимого идет на такие унижения, которые для нормального человека совершенно невыносимы, словом, готова броситься в пропасть.
- Еще немного — и индийская мелодрама…
- А что, настоящим чувствам герои подвластны только в индийских мелодрамах? Просто индийскую мелодраму отличает большая красочность и открытость в выражении чувств и изобразительных средствах. На самом деле театр Островского тоже ведь относят к “картинам маслом”. Мы же с актерами стремимся отнестись к этой истории тоньше, взглянуть на нее глазами современных людей. Конечно же, мы с трепетом относимся к тексту Александра Николаевича, никоим образом не собираясь экспериментировать с ним, для нас это в первую очередь замечательная драматургия. Другое дело, что зрители, публика в зале должны присвоить себе чувства и переживания этих людей, которые не люди ХIХ-го или ХХI-го века, а просто люди.
- Во встрече с новой труппой для режиссера, всегда, вероятно присутствует не только очередной вызов, но и доля куража?
- В принципе, просыпаясь каждое утро, мы встречаемся с новым днем, если хотите, с новым собой. Сегодня ты обязательно отличаешься чем-то от себя вчерашнего. Да, это вызов, но и обещание интересного, я к этому так и отношусь. Самое важное создать пространство любви между актерами, пьесой, режиссером, публикой. Только не надо претендовать на первенство, думая, что вот мы понимаем автора, а кто-то не понимает. По-моему, это безумие.
- Несколько лет назад вы сказали, если цитировать близко к тексту, что нормальные люди теперь в театр не ходят, и я тоже не хожу. Сегодня вы остаетесь при своем мнении?
- Я действительно крайне редко хожу в театр, слишком субъективно и болезненно его воспринимаю, и когда вижу на сцене неправду или актера, изображающего нечто нелепое, то просто физически испытываю боль, начинаю плохо себя чувствовать. Театр — дело разное, здесь можно выбирать. Это не хорошо и не плохо, главное, чтобы выбор был.
