Деревня как Абсолют: довериться спектаклю
Краткое наблюдение о бесполезности обобщений: в какой-то момент оказалось, что в Русском театре намечается целых три спектакля о русской деревне — “Русские сны” (в нем мы слышим монологи в основном деревенских жителей), “Одна абсолютно счастливая деревня” и “Месяц в деревне”. После “Русских снов”, первой премьеры из трех, невольно появилась мысль, что и остальные две будут выдержаны в том же ключе. О “Месяце в деревне”, летнем проекте театра, говорить пока рано, а вот “Одна абсолютно счастливая деревня”, к счастью, оказалась в каком-то смысле противоположностью “Русских снов”.
А именно в том смысле, что эта постановка — по сути, триумф театрального искусства. Превосходный исходный материал — повесть советского писателя и китаиста Бориса Вахтина, которого при жизни не печатали, так что его блестящая проза распространялась в самиздате, и который умер слишком рано (в 1981 году в возрасте 51 года), чтобы дожить до славы. Превосходный перевод этого не слишком ортодоксального, совершенно не похожего на “деревенскую прозу”, несмотря на название, материала на язык театра, осуществленный Анатолием Ледуховским.
Как закономерный итог — превосходная работа актеров, художников, звуковиков и других слуг театра, спаянная крепчайшей и осмысленной режиссурой.
Из сора, сюра и символов
“Одна абсолютно счастливая деревня” — это, как следует из текста Вахтина, не повесть, но песня: “Начало этой песни, довольно-таки длинной, теряется в веках, но начинается на склоне высокого берега синей реки, около этого леса, под именно этим небом…” И песня эта очень далека от соцреализма, пожалуй, еще дальше, чем проза Платонова: не реальность описывает она, но то, что выше реальности.
Это не сказка и не притча; скорее, рассказ о вполне приземленных событиях — жили-были в одной деревне девушка и парень, полюбили друг друга, поженились, грянула война, муж ушел на фронт и не вернулся, жена его ждала, не дождалась и снова вышла замуж, нужен же мужик в доме, и полюбила нового мужа, но и того, который не вернулся, продолжала любить тоже, — как если бы обо всем рассказывали ангелы или кто повыше.
То есть — Вахтин даже не спрашивает нас, верим ли мы в то, что этим материальным миром ничто не кончается. Он твердо знает: не кончается. Мертвые не умирают окончательно, неживое живо, земля может разговаривать, Бог есть, любить можно беспредельно.
О таком нельзя рассказывать “шершавым языком плаката” или там суконным языком псевдожизненных спектаклей. Искусство на то и искусство, что оно не реалистично по определению. Ледуховский отлично это понимает — и создает образ Одной Абсолютно Счастливой Деревни из множества деталей, которые, кажется, описанию деревни не подходят никак. Сюрреалистические декорации: огромная сине-зеленая корова, она же — карта Земли; огромный танк, абсолютно белый, таких на войне не бывает; огромный конь, красный, отсылка к “Купанию красного коня”, конечно, но и не только. Намеренно искусственная трава. Две птицы, два истребителя, два ангелочка, зависшие над миром. Временами — почти лубочная схематичность, почти психоделический звук, бесконечным эхом разносящийся по космосу зрительного зала, почти абсурдистские диалоги, на манер “В ожидании Годо” и прочего Беккета, с повторами и комическими перекличками (в трагичнейшей сцене, которая в повести Вахтина называется — тоже вполне абсурдистски — “Солдат Куропаткин перед офицерами на незнакомой поляне несколько месяцев спустя”).
Но — работает. Все это вместе — работает абсолютно. Из сора, сюра и символов рождается на ваших глазах спектакль, в котором все — живые, даже мертвецы, в котором каждое слово — дышит, в котором, кажется, нет ничего лишнего, хотя поначалу видится наоборот. Просто мы привыкли, что если “про деревню”, то вот так — нельзя. Однако искусство слова “нельзя” не знает.
Непреодолимое горе и вечная любовь
В центре повествования — те самые парень и девушка, Михеев (Сергей Фурманюк; здесь и далее указан состав спектакля, который видел автор статьи) и Полина (Наталья Дымченко). И еще рассказчик, здесь это — ожившее огородное пугало (Сергей Черкасов; кажется, такого Черкасова мы еще не видели). Они, как и другие жители деревни — в частности, мать Полины (Елена Тарасенко), — говорят не как крестьяне; с идеей деревенской жизни всех их в первой из трех частей постановки роднят разве только обильные непристойные частушки, которые звучат в сцене свадьбы. Безусловно, тут помогает сама проза Вахтина, но вообще — это и есть триумф театрального искусства: сыграть крестьянина, не играя (стереотипного) крестьянина, а играя просто и только человека.
Во второй и третьей части становится ясно, что истинная героиня тут — Полина. Михеев погибает в бою, но — во всех смыслах этих слов — не уходит со сцены; то ли как бесплотная душа, которую не видит никто, кроме Полины, то ли в ее воображении, но он продолжает существовать — и помогает выживать любимой. Преодоление непреодолимого горя и превращение его в вечную любовь показано подробнее остального — по праву: эта часть человеческого опыта, конечно, важнее остальных.
После чего — неожиданный поворот: капитан (Игорь Рогачев) приводит к Полине пленного немца Франца (Виктор Марвин), и Михеев, постоянно присутствующий и проступающий из всезнающего потусторонья, велит жене принять того как нового мужа…
Обобщения начинаются дальше. Тут и библейский пласт — Одна Абсолютно Счастливая Деревня может быть раем, в котором воскресают мертвые, и одновременно ковчегом, вмещающим в себя “каждой твари по паре” (недаром персонажи образуют пары, недаром Полина рожает двойни). И национальный пласт — историю Деревни можно воспринять как историю России, в которой вечно царит хаос и вечно наступает счастливый конец: “Вокруг очень мало порядка, так что думать много надо, как это возможно, чтобы так мало порядка, а люди живут, и очень хорошие люди живут, — говорит Франц. — И мне интересно, сколько это будет продолжаться, и как это будет меняться, и как из этого беспорядка порядок будет получаться и когда. Не могу я отсюда уехать, очень мне здесь интересно”. И еще какие-то пласты. И наша история, та самая, в которой закономерно возникает день Победы. И христианское всепонимание. И чеховское небо в алмазах в финале…
Повторю, “Одна абсолютно счастливая деревня” — не сказка и не притча; не “сон золотой”, который в стихотворении Беранже рекомендуется навеять человечеству, если то “к правде святой мир дороги найти не сумеет”. Скорее, это и есть та самая святая правда — ее отражение на подмостках. Спектакль, которому надо довериться; все остальное он сделает сам.
