Режиссёр спектакля В.Лаптев.
В роли Светловидова артист Вячеслав Рыбников.
 
Спектакль отмечен высшими наградами в Международном Чеховском центре (г.Москва), на фестивалях "Мелиховская весна", "Чеховские сезоны в Ялте" и на многих европейских фестивалях.

Более подробная информация по адресу http://www.hot.ee/glagoltheatre

Вот что написала о спектакле  А.Кузичева, кандидат филологических наук из Москвы:

“ Если можете…” Эти слова венчают панегирик В.Г.Белинского во хвалу театра: “О, ступайте в театр, живите и умарайте в нем, если можете!”

Этими словами заверщается спектакль “Лебединая песня” по драматическому этюду А.П.Чехова. Точнее будет сказать “по мотивам” чеховского произведения, потому что постановщик и исполнитель моноспектакля В.Н.Рыбников сохранил дух чеховского шедевра, но не его букву.

Возможно ли это? Конечно. Особенно в театре последних десятилетий, когда порою постановщик вообще пишет свою пьесу поверх классичечкого текста. Но случай с “Лебединый песней” особый. Может быть, уникальный во всей истории “таетра Чехова”.

Дело в том, что “самая маленькая драма во всем мире”, как называл свою пьесу сам Чехов, возникла из его рассказа “Калхас”, претерпев изменения. Затем первый исполнитель чеховской “маленькой драмы” актер В.Н.Давыдов внес в нее много “отсебятины”, как выразился один из зрителей, бывших на премьере. Но А.П.Чехов не обиделся и не возражал. Видимо, не счел эти привнесения чужеродными и излишними.

Может быть, он молча согласился с “отсебятиной” потому, что она таинственным образом неизбежна в “Лебединой песне”? Например, художник Л.О.Пастернак сделал рисунок к изданию “Калсаха”. Но прочел пьесу невнимательно и нарисовал суфлера Никиту бритым. Тогда как по пьесе он был бородач. Узнав об этом, Чехов, как вспоминал сам художник, “тут же “пробил” суфлера, то есть вычеркнул из манускрипта слова “с бородой”.

Если возьмите драматические отрывки, которые читает старый актер Светловидов в темном пустом театре. Это трагические монологи и реплики из “Бориса Годунова”, “Короля Лира”, “Гамлета”, “Отелло”, “Горе от ума”. Но разве не можнт он, прослуживший в театре 45 лет и сыгравший весь репертуар века, читать из Шиллера, Гоголя, Овстровского? Наверно, автор не обиделся бы на такое “новшество”.

Что-то есть в духе этой чеховской пьесы, что оправдывает отступления от буквы, но, конечно, при условии, что сам дух ее понят так, как на то надеялся автор. А для этого надо задаться вопросом, как, наверно, задался В.Н.Рыбников, обратившись к “Лебединой песне”, а собственно о чем она, эта маленькая драма? Этот монолог актера Светловидова, очнувшегося в пустом театре после дружеской попойки?

Разве только в том, что сделал театр из талантливого человека? Или, например, о том, что человек сделал из себя, променяв военную почетную и достойную службу на презренное ремесло актера?

А может быть, о судьбе самого театра тогда, когда он, если сказать словами Светловидова, начинает “жить зря” не глядя вперед”, превращается в балаган, теряет “образ и подобие” и гаерствует на потребу невзыскателоной публики?

Или может быть, о человеке, который по каким-то причинам уже не споет никогда свою
“лебединую песню”, потому что земные оковы держат его и не подняться ему в свободные небеса?

Если так, то эта пьеса, написанная сто с лишним лет назад, о нас, а не о Светловидове. И возникает ощущение, что “сама маленькая драма во всем мире” едва ли не современнее больших классических пьес Чехова. Значит, актер начала XXI века угадал, что сегодня театр обновляет Чехова, автора “Иванова”, “Трех сестер”, “Вишневого сада” и “Дяди Вани”, прозой Чехова, его маленькими драматическими этюдами.

Действительно, самые удачные спектакли московского, например, сезоно 2000 года- это “Черный монах” в Театре юного зрителя и “Бабье царство” во МХАТЕ им.А.П.Чехова. Проза и маленькие этюды Чехова снимают с больших пьес ту дурную “отсебятину”, что наросла на них за прошедший XX век. В чем тут фокус? И почему можно продположить, что новая театральность рождается в талантливых обращениях к прозе Чехова, а не в эффектных пастановках больших чеховских пьес, в которых текст нагружен такими смыслами и забавляют зрителей такими метафорами, что от текста не остается ничего, дух и буква его умерли.

Сегодня удача ждет того, кто пытается разгадать тайну чеховского слова, когда театр раздвигает складки зримого мира и являет жизнь души.

Души современного человека, который ощущает, что мир кардинально изменился, что пришла, как это предсказывал гениальный Ю.Трифонов “другая жизнь”. В этой жизни сохраняется еще облик прежного мира, знакомые черты, но за ними совсем другое содержание.

И что же делать? Меняться вместе с этим миром? Вот он, современный Светловидов — актер В.Н.Рыбников. Он появляется в зале и уходит из него в модном кожаном костюме, с мобильным телефоном в руке, вызванивающим механическим голосом великую мелодию великого композитора.

И вот его душа- чистый манекен, на котором он сам нарисует лицо, которого он оденет в свой костюм и окажется Пигмалионом, творящим свое создание. “Маленький человек” начала XXI века не хочет быть “лишним” человеком, не хочет быть “бывшим” человеком. Он жаждет стать “новым” человеком, “новым русским”, “новым эстонцем”, “новым литовцем”. Он стер со своего лица все старые черты и рисует новые. Он меняет не только картину мира, но хочет изменить самого себя.

Более того, он предпочитает, чтобы кто-то нарисовал на нем новый облик и бросает профессию, мечты, друзей не только затем, чтобы обеспечить пропитание и даже достаток, состоятельность, но чтобы чувствовать себя “своим” в новом чужом мире. Он не хочет остаться в пустом темном зрительном зале современной жизни, но выйти на ее освещенную сцену.

Но может ли он? И кто может стать “своим” на подмостках современного театра жизни? И что он теряет при этом? Вы хотите узнать и понять это? Тогда идите на спектакль “Лебединая песня”, поставленный актером и бизнесменом В.Н.Рыбниковым.

Актер, когда-то пронзительно сыгравший “Записки сумашедшего”, в самом начале перемен угадавший возраст в нашу жизнь “маленького человека” позапрошлого века, теперь угадывает возраст выбора, который мучил людей того же XIX столетия, и воплотился в судьбах К.С.Станиславского, С.Т.Морозова, П.М.Третьякова.

Нажива и филантропия? Обогащение и искусство? “Лебединая песня” или синица в руках? Совместимы ли они? И что делать? И как быть?
Никакого однозначного ответа спектакль не дает и это очень по-чеховски, чтобы каждый решил эти вопросы сам, как, наверно, совсем не одинаково их решает сам В.Н.Рыбников в своем спектакле на каждом представлении.

Когда-то кто-то из современников А.П.Чехова очень точно заметил, что его слово отзывается особенно в душах читателя и зрителя во времена колебательные, когда душа человеческая колеблется между и между…Какой резонанс возникает в зрительном зале на спектакле В.Н.Рыбникова зависит от него, и только от него.

Вот он уходит со сцены, оторванный от лицедейства звонком мобильного телефона, уходит туда, в “другую жизнь”. Но вернется ли в эту, к гоголевскому Поприщину, к чеховскому Светловидову, тоскующему по таланту, — а главное, куда он склонит своего сегодняшнего зрителя: к “лебединной песне” или трелям мобильного телефона, это важнее, быть может, для него самого. Потому что, кажется, что он без зрителя не сможет жить…Или может?

Поделиться
Комментарии