Григорий Лепс перед каждым концертом играл в футбол, чтобы протрезветь
Между тем, до прихода в бизнес у Сандлера за плечами уже были 12 лет работы на профессиональной сцене. Вместе с Юрием ЛОЗОЙ он играл у Бари Алибасова в легендарной группе “Интеграл”. А потом создал собственную группу “Индекс 398”, в которой пели Альберт Асадуплин и еще никому неизвестный Григорий Лепс. Воспоминаниями об этих бурных временах Игорь Борисович поделился с музыкальным обозревателем “Экспресс газеты”.
- Говорят, еще в советские времена Вам посчастливилось познакомиться с самим Элтоном Джоном…
- Это произошло в 1979 году. Элтон Джон был одним из первых крупных западных рок-музыкантов, который приехал в нашу страну. И я загорелся попасть на его концерт. Я тогда учился на 5-м курсе Саратовской консерватории. На носу были выпускные экзамены. Но я на все плюнул и поехал в Москву. Естественно, все билеты давно были распроданы. Но мне неожиданно повезло. Перед концертом “BBC” и еще две иностранные телекомпании снимали Элтона Джона в ГЦКЗ “Россия”. И какой-то молодой человек у входа отдал мне оказавшийся у него лишний пропуск на эти съемки. Когда я вошел внутрь, Элтон Джон выступал перед камерами на сцене. Чем было уникальным это выступление — тем, что он не просто давал концерт, а останавливался посреди песни, через “fuck you” объяснял оператору, что тот не так его снял, потом начинал ту же песню с начала и т.д.
При этом зал был практически пустой. Люди сидели только в первых трех-четырех рядах. Видимо, это были работники зала или какие-то блатные, прошедшие по пропускам. Когда съемки закончились, я предложил звукорежиссеру помочь отнести какие-то провода и вместе с ним прошел за кулисы. Около гримерки Элтона Джона стояло несколько человек, которые надеялись получить автограф. И когда он со свитой вышел в коридор, я тоже подошел за автографом. Причем, если остальные молча протягивали диски, я завел с ним разговор на английском языке. Стал говорить, что очень люблю музыку и играю все его песни. И, влившись в его свиту, пару часов гулял с ним по Красной площади, куда его повели снимать интервью.
Это сейчас я без проблем общаюсь с Оззи Осборном, Ринго Старом и многими другими. А тогда встреча с Элтоном Джоном была чем-то невероятным. К сожалению, когда мы вернулись обратно в “Россию”, меня вычислили охранники и внутрь уже не пустили. Но на концерт я все-таки попал. Договорился с метрдотелем из ресторана, и он за 20 рублей через служебные помещения провел меня в фойе концертного зала.
Гребень и виолончель
- Как вы попали в коллектив к Бари Алибасову?
- Еще во время учебы в консерватории я играл в фолк-роковой группе Евгения Малышева “Селигер”, работавшей от Калининской филармонии. А потом к нам в Саратовскую филармонию, которой руководил очень продвинутый директор Александр Скорлупкин, перебрался из Усть-Каменогорска Бари Алибасов с группой “Интеграл”. Его клавишника на новом месте что-то не устроило. И в группе образовалась вакансия. Узнав об этом, я пришел к Алибасову и предложил свои услуги. У меня были очень хорошие по тем временам клавишные инструменты — орган “CRUMER”, стринг “ROLAND” и клавикорд “HOHNER CLAVINET-D6”. Они стоили 15 тысяч рублей. При том, что автомобиль “Жигули” — 4 тысячи. Я купил их у югославского певца Ивицы Шерфези. С такими инструментами Алибасов охотно взял меня в “Интеграл”. Это была единственная в то время официальная рок-группа. Бари удалось пробить разрешение так называться через министерство культуры. Он вообще был уникальный специалист по преодолению бюрократических препонов. На худсоветах мы играли одни песни — разрешенные. А на концертах совсем другие. Но названия у них были одинаковые. И нам все сходило с рук.
- В “Интеграл” вы пришли уже со своей знаменитой лысиной?
- Нет, тогда все хипповали и носили длинные волосы. И я не был исключением. Лысым я стал случайно. Летом 1980 года “Интеграл” приехал на гастроли в Анапу. Заселившись в гостиницу, мы с моим дружком — гитаристом Виктором Щедриным — выпили, как обычно, бутылочку водочки. И после второго стакана мне вдруг стукнуло в голову: “Утром побреюсь налысо!”. “Да ладно! Не побреешься!” — не поверил Щедрин. Я поспорил с ним на три бутылки коньяка. Утром спустился в парикмахерскую, и за 14 копеек мне сбрили мою шевелюру под ноль. Возвращаясь обратно в гостиницу, я встретил Алибасова. У него округлились глаза. “Сандлер, что ты наделал?! — закричал он. — Ты же мне все шоу сорвешь”. “Бари, не волнуйся, через 2-3 месяца обрасту”, — успокоил его я. Вечером у нас был концерт в Зеленом театре. Я зажигал по полной — бегал вокруг клавиш, играл ногами и т.д. И в конце концерта весь 4-хтысячный зал начал скандировать: “Лы-сый, да-вай! Лы-сый, да-вай!”. Алибасов прямо на сцене ко мне подбежал и сказал: “Закрепили образ! Никаких обрастаний!”. С тех пор он каждый день приходил ко мне в номер и лично меня брил. Потом я придумал мазать лысину вазелином и лепить на нее нарезанную фольгу от шоколадных конфет. На сцене фольга бликовала от прожекторов. И я выглядел как инопланетянин, у которого из головы светят лазеры. Это имело большой успех у публики. Как говорил Бари, на лысине Игоря Сандлера группа “Интеграл” въехала в Москву.
- Не секрет, что Алибасов всегда возражал против контактов своих подопечных с женщинами. Каким образом вам удалось возить на гастроли жену?
- В “Интеграле” было всего два случая, когда Бари разрешал ездить с нами женщинам. Одной из них была Ира Комарова, которая играла у нас на скрипке и бас-гитаре. Она сначала была женой нашего конферансье Сережи Серебрянского, а потом — женой флейтиста и гитариста Миши Лазарева. Второе исключение Бари сделал для моей жены Нади. Она работала у нас костюмершей. Плюс исполняла в концертах с Юрой Лозой танцевальный номер “Нейтрон”. А всех остальных членов коллектива Алибасов бережно охранял от всяких отношений с женским полом. Женщины много раз являлись препятствием на его пути к профессиональной работе. Они влюблялись в музыкантов, женили их на себе, и коллектив из-за этого распадался. Поэтому Бари после концертов сам ходил по номерам и проверял, чтобы музыканты никого не приводили и ложились спать. Но это было бесполезно. Вода всегда дырку найдет. В полночь, когда он совершал обход, мы делали вид, что готовимся ко сну. А в час-два ночи приглашали девок. Затаскивали их через окна на простынях. Или сами куда-то бегали. Одно время за “Интегралом” даже ездила целая группа поддержки из определенного контингента представительниц прекрасного пола. Периодически Бари ловил нас с девками и со скандалом их выгонял. Иногда доходило до драки.
Но с участниками “Интеграла” я никогда не дрался. Мы с Витей Щедриным были два более-менее интеллигентных человека, которые решали все вопросы мирным путем, не применяя рук. Вот в драках “Интеграла” с чужими людьми я всегда участвовал. Например, однажды по дороге в Оренбург мы очень сильно напились и подрались в поезде с проводниками. Они сделали замечание нашему стил-гитаристу Джанику Ахмешеву, который как самый молодой бегал в вагон-ресторан за водкой и хлопал дверями. “Да пошли вы куда подальше!” — послал их Джаник. Проводники затаили злобу. Накалили в печах ломы. И когда мы вышли в Оренбурге, набросились на нас и начали бить этими ломами по башке. У Юрки Лозы был болоньевый плащ. Так он поплавился от удара горячим ломом. В общем, драка была очень жесткая. Даже милиция приезжала.
- Чем вам запомнился легендарный рок-фестиваль “Тбилиси-1980”, на котором “Интеграл” стал одним из лауреатов?
- Мы были на этом фестивале единственным профессиональным коллективом, работавшим от филармонии. У нас была своя мощная звуковая аппаратура. И именно на ней играли все участники фестиваля — “Машина времени”, “Аквариум”, “Автограф”, “Диалог”, группа Гуннара Грапса. Тогда мы всех впервые увидели и со всеми перезнакомились. Мне больше всего понравилось выступление “Аквариума”. Они шокировали всех. Сева Гаккель лег с виолончелью посреди сцены. На него лег Гребенщиков. И они начали устраивать половой акт с виолончелью. Во время их выступления все члены жюри во главе с композитором Юрием Саульским встали и вышли из зала. Придя за кулисы, они стали судорожно орать, что надо выгнать “Аквариум” со сцены. Но Гребенщиков не уходил. И отработал свой 40-минутный сет до конца. Когда в зале зажгли свет, все сидели в мертвой тишине и не вставали со своих мест. Лишь через несколько минут зрители пришли в себя и принялись обсуждать увиденное.
Вне сцены Гребенщиков оказался абсолютно нормальным парнем. Мы с ним близко подружились. Сидели ночами, вместе музицировали, выпивали, курили кое-что. Забить косячок и покурить — это было святое. “Секс, драгз, рок-н-ролл” — такой тогда у всех нас был девиз. Это сейчас у меня девиз — “Секс, милк, рок-н-ролл”.
Парнишка из Сочи
- А как получилось, что “Интеграл” попал в кино?
- Где-то на юге на наш концерт случайно попал режиссер Юлий Гусман и был так впечатлен, что порекомендовал нас Поладу Бюль-Бюль Оглы для записи песен к своему фильму “Не бойся, я с тобой”. А потом он привез к нам в Саратов композитора Алексея Рыбникова. И тогда родилась идея пригласить “Интеграл” в фильм по его рок-опере “Звезда и смерть Хоакина Мурьеты”, который ставил Владимир Грамматиков.
В этом фильме мы с Юрой Лозой, Аликом Гумаровым и Витей Щедриным не только озвучивали музыкальные номера, но и сами снимались как актеры — играли рейнджеров. По сюжету, пока Хоакин мыл золотишко, мы насиловали его невесту. Эта сцена получилась у нас особенно удачно. Даже дублей практически делать не пришлось. Потом Хоакин со своими ребятами нас всех убивал. В частности, меня он закалывал вилами. Вот эту сцену переснимали 5-6 раз. Мне заранее привязывали под рубашкой зубец, который должен был выходить из спины. А чтобы изобразить идущую изо рта кровь, давали мне вишневое варенье. Но, пока доходило дело до съемки, я непроизвольно проглатывал его, и изо рта у меня текла чуть розовая слюна, на кровь никак не похожая. После очередного неудачного дубля гримерша разозлилась и налила мне в варенье тройной одеколон. В результате моя смерть выглядела на экране столь натуралистично, что цензура заставила Грамматикова вырезать эту сцену.
А для меня съемки в этом фильме и впрямь чуть не закончились трагически. Меня на полном скаку сбросила лошадь и так долбанула копытом, что я даже потерял сознание. Все уже думали, что она меня убила. К счастью, я отделался только переломом ребра. А три года назад, когда Рыбников в своем театре восстановил “Звезду и смерть Хоакина Мурьеты” с участием Димы Колдуна и Светы Светиковой, я пошел на повышение и сыграл уже одну из главных ролей — Смерть. На премьеру приезжал Пьер Карден. Пять минут тряс мне руку — так ему понравилось мое исполнение.
- Почему в 1982 году вы ушли из “Интеграла”?
- Потому что вырос. Хотелось самореализоваться творчески. Плюс внутри коллектива сложилась не очень здоровая обстановка. Выяснение отношений часто заканчивалось безобразными драками — в ход шли стулья, вылетали зубы. Я понял, что нужно уходить и делать свое дело.
Судьбе было угодно, что меня пригласили в город Липецк и дали полный карт-бланш, чтобы собрать свою группу. Она несколько раз меняла название. В конце концов, ее назвали “Индекс 398”. Имелся в виду почтовый индекс города Липецка. Я пригласил к нам из Питера известного певца Альберта Асадуллина, который в Ленконцерте пел с Ириной Понаровской в рок-опере “Орфей и Эвридика”. “Алик! Ты так и будешь до седых волос петь Орфея? — сказал я ему. — Тебе надо делать новую программу. Поехали ко мне в Липецк!”. Он сначала не хотел увольняться из Ленконцерта и взял отпуск, чтобы попробовать поработать со мной. Мы сделали программу: первый час группа играла инструментальную музыку — Моцарта, Баха, Бетховена в современной аранжировке, а второй час Алик пел “Дорогу без конца и края” и другие свои шлягеры. Ему все очень понравилось. И прямо с гастролей он дал телеграмму в Ленконцерт: “Прошу уволить меня по собственному желанию”.
Мы отработали вместе три года. Собирали стадионы. Но потом Алик решил сделать свою программу — более эстрадную. Я взял другого солиста — Сергея Кривчикова. К сожалению, ему не хватало внутреннего драйва. А мне нужно было, чтобы от пения кишки вылетали. И вот как-то мы были на гастролях в Сочи — жили в гостинице “Приморская” и работали в зале “Фестивальный”. Ребята мне сказали: “Сходи вниз в ресторан! Там парнишка очень хорошо поет”. Я сходил, послушал. И предложил этому парнишке поехать с нами на гастроли. Звали его Гриша Лепсверидзе. Мы сократили ему фамилию и сделали из него Лепса. Он пел именно так, как мне было нужно — на разрыв. Единственное — мне не очень нравилась его манера поведения на сцене. Он вел себя расхлябанно. И нам пришлось много с ним работать над этим. Я возил с собой на гастроли видеомагнитофон — в то время громоздкий прибор в виде чемодана. Гриша и другие участники группы собирались у меня в номере. И мы смотрели западные клипы, учились по ним, “снимали” с них какие-то движения. Надо отдать Грише должное — он все впитывал в себя, как губка, и вскоре добился большого прогресса.
- И что, Лепс вот так сразу бросил хлебное место в ресторане и согласился гастролировать с вами?
- Не просто согласился. Он был счастлив, что его пригласили в профессиональный коллектив. Для него это было продвижение в творческой карьере. Да, в филармонии нам платили стандартную ставку 14 рублей за концерт. Конечно, в ресторане Гриша зарабатывал больше. Но выступать на профессиональной сцене было более престижно. Тогда не каждый музыкант мог туда попасть. Отбор был очень жесткий. А в 1988-89г.г. уже пошли первые коммерческие концерты, за которые платили большие деньги.
Помню, мы ездили в Душанбе с Иосифом Пригожиным, который тогда возил какой-то из многочисленных “Ласковых маев”. Конечно, “Ласковый май” и наш “Индекс 398” — сочетание бешеное. Но за каждый концерт — а их было несколько — нам обещали по 2000 рублей. Тут уж было неважно — с кем выступать. В итоге все закончилось разборками и чуть ли не поножовщиной. Таджики, которые нас пригласили, не хотели отдавать деньги. “Давайте вы отработаете концерт! — разводили нас они. — Мы вам потом заплатим”. А я ставил им звуковую аппаратуру. “Пока денег не будет, кнопку не включу, и концерт не начнется, — сказал им я. — Как говорится, утром — деньги, вечером — стулья”. “Мы вас всех зарежем”, — начали угрожать таджики. Бегали за нами с кухонными ножами. Но мы с Пригожиным стояли на своем. И добились, что с нами расплатились. Помню, у Иосифа тогда как раз родился сын. И после концертов мы все бурно отмечали это событие.
Футбол и самогон
- Лепс мне рассказывал, что во время работы в ресторане он злоупотреблял алкоголем и наркотиками. У вас в группе он продолжал этим заниматься?
- На сцене у меня Гриша пьяный или обкуренный не работал. В моем коллективе на этот счет были абсолютно жесткие требования. Какие-либо бухания во время работы исключались. Я лично следил за этим. И, если кто-то приходил на концерт с похмелья, я строго наказывал за это деньгами. Вечером делай, что хочешь! Но перед концертом все должны были быть, как огурцы. Каждое утро я пинками под зад выводил всех на ближайший стадион играть в футбол. И Лепс с нами тоже играл. Какой-то суперигры я ни от кого не требовал. Но в легкую погонять мячик надо было обязательно. От этого и хмель лучше выходил. Конечно, после концертов и во время переездов из города в город мы, бывало, выпивали. Пили все подряд — “Солнцедар”, водку, коньячок армянский “три звезды” и даже самогон. Что удавалось купить, то и пили. Иногда и “травку” курили.
Особенно мне запомнилось, как однажды на гастролях в Сочи Гриша справлял свой день рождения. Мы ожидали, что празднование будет происходить на море. Мы-то все были родом из средней полосы — кто из Саратова, кто из Иваново. И когда приезжали в Сочи, первым делом бежали на пляж, сбрасывали шмотки и ныряли в воду. Но Гриша прожил у моря всю жизнь и был к нему совершенно равнодушен. Пока мы купались, он обычно сидел под “грибочком” в длинных брюках и рубашке с длинными рукавами. Это нас всегда шокировало. “Нет, море — это все фигня”, — сказал нам Гриша. Заказал автобус и повез нас праздновать день рождения в горы. Там, на берегу горной речки, мы так замечательно попили водочки и покушали приготовленный Гришей шашлык из барашка, что у меня до сих пор слюни текут при воспоминании об этом.
- А девушек в номера Лепс водил? Или он ездил на гастроли со своей первой женой — однокашницей по сочинскому музучилищу Светланой Дубинской?
- Девушек все водили. И Грише тоже было не чуждо ничто человеческое. Когда он ездил с нами, он уже не жил с первой женой. Но, поскольку она родила от него дочь, он поддерживал с ней отношения и помогал ей материально. В этом смысле он всегда был абсолютно ответственный человек. Помню, дочку, еще совсем маленькую, он даже приводил к нам на концерты. Но, честно говоря, в подробности его личной жизни я особо не вникал. Сам Гриша как настоящий мужик такие вещи никогда не афишировал. А я в отличие от Алибасова не заглядывал по ночам в номера к своим музыкантам. Все-таки у меня бойцы были немножко поспокойней, чем в “Интеграле”. И не было необходимости так жестко ограничивать их встречи с женщинами. В качестве костюмерши с нами ездила Оля — жена гитариста. И барабанщик Петр Березовский, который перешел в “Индекс” из “Интеграла”, ездил с женой. Но в один прекрасный момент опасения, из-за которых Бари не брал на гастроли женщин, дали о себе знать. Жена Березовского начала плести интриги и по-женски заниматься провокациями. В итоге нам пришлось с Петей расстаться.
- Что стало с группой “Индекс 398”?
- В 1989 году у нас завязалось сотрудничество с известным английским продюсером Барри Уайтом. В феврале 1990 года он планировал устроить “Индексу” гастроли в Англии. Но 3 декабря 1989 года на нашей репетиционной базе в ДК “Химик” случился пожар. Погибли двое наших ребят — звукорежиссер Михаил Жбрыкунов и техник Игорь Бондарев. Сгорела вся наша аппаратура. А в январе 1990 года покончил с собой Барри Уайт. После этого я решил завязать с музыкой и некоторое время жил в Англии. Группу “Индекс 398” я отдал Саше Серову.
А Гриша Лепс уехал в Сочи и снова стал петь в ресторане. Потом, когда я вернулся в Россию и занялся бизнесом, он часто приезжал ко мне в гости. Тогда Гриша только начинал делать сольную карьеру. У него случались финансовые трудности. Бывало, ему даже на квартиру не хватало, и он одалживал у меня деньги. Но надо отметить, что он вовремя все возвращал и всегда с благодарностью вспоминал о том, что я ему когда-то помог.
А в 2001 году я понял, что от себя не убежишь, и вернулся в музыку. Сделал свое грандиозное шоу. Сейчас у меня, без ложной скромности, один из лучших в Европе музыкальных центров с уникальной коллекцией клавишных инструментов, аналоговой студией звукозаписи и школой альтернативного обучения музыке. Я категорически не приемлю “поющие трусы”, “говнорок” и “блатняк”, которые сейчас звучат отовсюду. Мы помогаем прогрессивным музыкантам заниматься настоящим роком, джазом, классикой, фолком.
