Солист „Би-2“ Лева: „Я бы сказал, что мы банкроты“

Для группы "Би-2" после таиландской тюрьмы мир поделился на "зоны безопасности". О боли за "Брата", Z-патриотах и новом альбоме, - программе #вТРЕНДde рассказал один из ее основателей Лева, пишет латвийсий Delfi.

В программе „вТРЕНДde“ солист и один из основателей „Би-2“ Лева (настоящее имя - Егор Бортник) рассказал, с чего началась „вся эпопея противостояния с путинской властью“. И как пребывание в таиландской тюрьме изменило группу.

Константин Эггерт: Своим вызволением из таиландской тюрьмы, с точки зрения „кремлевских“, вы их сильно унизили. Вы не боитесь, что с вами может случиться что-то, как с Леонидом Волковым в Вильнюсе? Что вам отомстят?

Лева: Это (нападение на Леонида Волкова. - Ред.) случилось накануне нашего приезда сюда, в Вильнюс, и я слышал, как моя супруга тихо кому-то говорила, что нужна охрана на всякий случай. Страха нет, но я не беспечный. Я теперь уже немного по-другому на улице себя веду: краем глаза смотрю, какая машина проехала. Очень многих вещей раньше мы даже представить себе не могли. Сейчас я даже не уверен, что это какая-то борьба именно с артистами. Мне кажется, там просто прорываются какие-то идеи на местах. Хотя если говорить о ситуации в Таиланде, то там, конечно, нас ждали.

Когда вам стало окончательно ясно, что там торчат уши российского консульства и российских спецслужб?

Сразу. Когда закончился концерт, и мы пришли в гримерку. Там находилось четыре силовых ведомства. Все клубы в Таиланде принадлежат каким-то важным людям, в них полицейские даже просто так зайти не могут. Мы потом узнавали у местных „решал“. Нагнать такое количество людей стоит примерно несколько сотен тысяч долларов. Просто так люди там не приедут.

Все хорошо, что хорошо кончается. Теперь вы лишены возможности зарабатывать в России. Это сильно сказывается на доходах?

После того, как Россия напала на Украину, все, что касается доходов, очень сильно опустилось. То есть я бы сказал, что мы банкроты. Я уверен, что это ненадолго, потому что мы отстаиваем сейчас свой мир - мы съездили в пробный тур по Европе и Америке и теперь представляем, от чего отталкиваться, как строить рекламную кампанию, какие залы. После того, как все это произошло (арест в Таиланде. - Ред.), Михаил Ходорковский выделил нам своих адвокатов, которые готовы в любой момент помочь. Наша карта мира поделена на красные, нейтральные и зеленые зоны, где можно выступать спокойно. Мы какую-то определенную корреляцию сделали, на доходы это повлияло, но не убило.

В России вы играли на частных вечеринках, корпоративах. Наверняка были какие-то люди из госструктур. Кто-нибудь с вами связался, высказал сожаление, что вы уехали?

С некоторыми есть связь. Я не могу этих людей называть, благодаря им мы получаем какую-то адекватную информацию по поводу нас и того, что там происходит. У нас в коллективе есть те, у кого нет другого гражданства, кроме российского. С чего началась наша вся эпопея противостояния с путинской властью? Мы арендовали спортивный зал в Омске, собирались поставить сцену и закрыть задник черной материей, чтобы на ней воспроизвести картинку. Мы закрыли надпись, где было написано „Zа президента“. И тут появился какой-то представитель власти и сказал, что же вы „Zа президента“ закрываете, а мы говорим, что не должны выступать под этой надписью, так как не занимаемся агитацией. Ну и все скатилось к тому, что мы их послали к чертовой бабушке и отменили концерт. Потери тогда начались. Нам все отменили.

Когда мы жили в России, я знал, какой у меня будет концерт через год. У нас были обязанности перед публикой. Война началась, но люди все равно ждут нас. Мы перелопатили программу, убрали веселые песни, оставили философские композиции. Выходить на сцену было очень тяжело. И я, например, не понимал, какая публика. Мы летели в Омск в самолете, рядом сидел немножко подвыпивший бизнесмен, мы разговорились. Он говорил: „Ребята, вы крутые! Давайте после концерта ко мне в баню!“. А когда концерт не случился, он позвонил нам вечером и обматерил, сказал, что если нас увидит, то оторвет нам голову.

Но ведь поколение вот этих Z-патриотов выросло на саундтреке „Брата“. Сейчас, глядя назад, вы ощущаете какую-то ответственность?

Винить конкретно фильм „Брат-2“ в том, что он стал триггером для того, чтобы дальше развивалось все именно таким образом, нельзя. Не случается деградация страны после того, как вышел какой-то фильм. Там был юмор, который сейчас выглядит дико, но на тот период это был шаг, когда можно было посмеяться над старыми клише. Этот фильм все равно остался бы в истории, если бы все развивалось дальше по естественному демократическому сценарию. А сейчас, конечно, этот фильм смотреть больно. Они же (российские власти - Ред.) не могут ничего создать сами. Они берут популярные темы и переворачивают смысл слов: „В чем правда?“ Искусство задает вопросы, а не отвечает на них. Я не жалею, что я там снимался, потому что это были чудные люди. Сережа Бодров, Леша Балабанов... Были очень крутые ребята. Мне очень повезло, что я успел пообщаться, подружить.

А другие ребята, с которыми вы делали совместные творческие вещи, например, Шахрин или Чичерина?

У меня огромное количество комментариев с просьбой переписать песню „Мой рок-н-ролл“, чтобы убрать оттуда Чичерину.

Но вы запретили ей выступать с этой песней?

Запретил. Я как соавтор именно этой песни в какой-то момент, это было уже после 2014 года, стал видеть где-то в YouTube, что она выступает на сомнительных сборищах каких-то полубандитов. Я попросил: „Юля, пожалуйста, у тебя есть свои песни, давай вот эту („Мой рок-н-ролл“. - Ред.) не надо трогать“. И она сказала: „Собирайте свой чемодан и ******** в Израиль“. Это было неожиданно, честно говоря.

Вы не видели этой эволюции раньше?

Все творческие люди немножко с приветом, у каждого свои тараканы, поэтому к странностям мы привыкаем, особенно, когда много коллабораций с разными артистами. А когда все эти люди посыпались, многие песни слушать стало невозможно. Я бы сказал, у нас забрали прошлое. Я не сторонник того, чтобы переписывать песни, потому что все-таки история есть история, но если перепевать, то только с одной артисткой. Я понимаю, что только с ней.

С кем?

С Земфирой. Потому что больше не с кем.

„Чайф“ давно выступают на мероприятиях „Единой России“, а сейчас ездят в оккупированный Донбасс. Вы понимаете, как это случилось?

Я думаю, это просто глупость. Не могу их судить („Чайф“ и других исполнителей. - Ред.), потому что каждая судьба - это личное дело человека. Разные бывают ситуации в жизни, но все-таки одна из причин бывает достаточно банальной - это просто глупость. Была рок-н-ролл тусовка, и меня всегда удивляло, почему у нас, выступая на „Нашествии“ с Гариком Сукачевым, с Галаниным, с кем-то еще, никогда не получалось дружить. После начала войны я понял, почему. Локомотивами они никогда не были. Локомотивы - это люди, которые сейчас живут за границей (я сейчас не говорю про себя абсолютно): Гребенщиков, Земфира, Макаревич.

Вы упомянули „Нашествие“. Сегодня - это демонстрация танков, палатки с призывом в армию, со сцены поют патриотические песни. Вот эти люди действительно в это верят? Или же они убедили себя, потому что гонорары высокие?

Это работа для психиатров на долгие годы вперед. „Нашествие“ начиналось как абсолютный рок-н-ролл. Это был народный праздник рока. Потом туда каким-то образом проникла военная техника. Наверняка это были какие-то компромиссы организаторов фестиваля. Это было странно, но в принципе, это не сильно мешало. Ну, стоят танки, и я не очень сильно об этом задумывался, честно говоря. А сейчас „Нашествие“ как фестиваль просто умер. Я, например, на фестивале с таким названием больше играть никогда в жизни не буду. Это 100 процентов.

Я нашел ваше интервью 2000 года. И вы там рассказываете взахлеб, как много в России интересной музыки, как здесь все классно.

Мы иностранцы. Для нас в России произошла перестройка и наступила демократия. Мы вообще не понимали тогда, кто такой Путин. У меня нет российского гражданства. И мы не вдавались в подробности, и в какой-то момент нас стали считать придворной группой. У нас еще был абсолютно не избирательный продюсер. И мы даже грешили, выступали на Селигере, у нас были какие-то встречи в Кремле.

Сейчас стыдно?

Мне не стыдно, всему есть свое объяснение. Нам казалось, что делаются программы для молодежи, в конце концов, там была нормальная молодежь, они нормально реагировали на наши песни. Мы не вдавались в подробности, нам казалось, если сейчас есть какая-то проблема - будет смена власти и будут перемены. Потому что моя политическая позиция заключается в том, что власть должна быть сменяема, а выборы честными.

В песне с альбома 2022 года вы поете „пора возвращаться домой“. Когда настанет эта пора?

Тогда мне стало немножко обидным, что люди стали уезжать, а не бороться. Такой эскапизм какой-то. И этих людей становилось все больше и больше. И в тот момент, может быть, это примитивно и наивно, мне просто показалось, что всем надо вернуться домой и навести здесь порядок. Это даже не идеализм, а просто наивность. Ну, я такой.

Сейчас вы уже так не написали бы?

Я могу сильно ругать и ненавидеть все, что происходит. Но благодаря этому приходит опыт, который позволяет писать песни, которые я бы не написал, если бы этого не было. Поэтому сослагательное наклонение для меня не существует. Я хочу в этом году выпустить пластинку. Во-первых, был достаточно серьезный триггер - это Таиланд, который сильно подействовал на нашу жизнь. Я даже прошел курс реабилитации от ПТСР (Посттравматическое стрессовое расстройство. - Ред). Там мы подцепили какое-то внутреннее состояние безысходности, несмотря на то, что я все-таки был уверен, что все получится.

И альбом будет под влиянием Таиланда?

Нет, под влиянием того, о чем мы сейчас думаем. Все пытаются ответить на вопрос, как люди вдруг стали зверьми, как произошла эта метаморфоза, куда вдруг делись все человеческие качества? Они просто уничтожились. Подняли со дна весь этот ил, как Соловьев или другие пропагандисты. Соловьев же был человеком... Я его не знал близко, но слушал когда-то на „Серебряном дожде“, и было достаточно интересно. Я не могу найти ответы. Наверное, в организме есть такая особенность, когда что-то мешает, то это естественным образом отваливается. Хвост, например. И с совестью, кажется, та же самая ситуация. Когда человек постоянно сам себе говорит о том, что совесть мне не нужна, организм говорит: „Окей, тебе она не нужна, живи так без нее“.