Российская актриса, ставшая эстонским режиссером: Юлия Ауг о своей новой жизни, о потерянной Нарве и бабушке с острова Муху
(9)
В Эстонию она приехала не случайно. По отцовской линии у Юлии Ауг эстонские корни, она выросла в Нарве, и потом, живя в Санкт-Петербурге и Москве, связи с родиной не теряла. С эстонскими театрами Ауг сотрудничает уже давно, а после того, как весной 2022-го года она заняла жесткую антивоенную позицию и была вынуждена уехать из России, ее присутствие в эстонском культурном пространстве стало постоянным и весьма ощутимым.
Совсем недавно в Эстонском драматическом театре у Юлии Ауг вышла большая постановка „Эйзенштейн“. Но основная ее площадка — театральный центр Vaba Lava в ее родной Нарве. Там Юлия ставит спектакли в жанре социального театра, основанные на ее же собственных текстах. Эти постановки неизменно вызывают ажиотаж, о них говорят и спорят. Интересно, что практически все они — на эстонском языке, при том, что для Юлии он не является родным.
Поддерживаете ли вы сейчас отношения со своими российскими коллегами?
Да, отношения я поддерживаю, и мне в этом смысле повезло — среди моих друзей практически нет людей, которые бы активно присягнули режиму. Многие не смогли уехать — по разным причинам. Я бы, наверное, тоже не уехала, если бы мне в открытую не стали угрожать. А с какой стати я должна уезжать из своей страны?
С чем были связаны угрозы?
В апреле 2022-го года я поставила спектакль „Х.. войне! Украина. Письма с фронта“, и после этого посыпались угрозы лично мне, началась травля моих спектаклей. В интернете стали появляться сообщения: такого-то числа будут играть спектакль Юлии Ауг, а не прийти ли нам туда и не показать, что мы действительно о ней думаем? Начались звонки в театры, обещания закидать нечистотами сцену.
Один известный продюсер, вхожий в высокие эшелоны власти, предупредил меня, что меня уже „внесли в списки“, что на меня готовится уголовное дело. И мне пришлось уехать.
К счастью, у меня была Эстония — страна, в которой я родилась и выросла. Которая, правда, сначала дала, а потом отобрала у меня гражданство, но, по крайней мере, я здесь имею вид на жительство.
У вас есть автобиографический спектакль „Моя эстонская бабушка“, есть постановка „Мама, а наша кошка тоже еврей?“ и есть спектакль с провокационным по нынешним временам названием „#я русский“. Можно ли это понять так, что вас волнует тема поиска своей идентичности, своих корней?
Да, именно так это и нужно понимать. Я бы еще добавила сюда уже упомянутый спектакль „Х** войне! Украина. Письма с фронта“, основанный на письмах и постах людей, оказавшихся по разные стороны от линии фронта, и постановку „Нарва — город, который мы потеряли“. Они тоже о поиске своих корней. Кстати, сейчас один человек из Тартуского университета на моих текстах будет писать диссертацию по психологии. Его заинтересовало именно то, как я занимаюсь поиском своей идентичности.
И кем же вы себя сейчас ощущаете?
Наверное, все-таки человеком мира. Так было и 20 лет назад, так происходит и сейчас, хотя мир с тех пор сильно поломался. Я не могу из себя выкинуть ни свою эстонскую часть, ни шведскую, ни еврейскую, ни русскую.
А как эти части в вас проявляются?
Ой, иногда самым неожиданным способом. Моя бабушка родом с крохотного эстонского острова Муху, который славится своими рукодельницами. Все лучшие вышивальщицы — оттуда. Когда мне было лет пять, бабушка научила меня вышивать. Мне это потом очень пригодилось в 1990-х, когда красивых вещей не было, а хотелось эффектно одеваться. Я тогда превращала обычные джинсовые вещи в нечто уникальное. Теперь эта мода на рукоделие вернулась, и я снова взялась за вышивание. Беру его с собой во все поездки. Например, сейчас вышиваю льняные брюки цветами лаванды. Возможно, это прозвучит слишком пафосно, но я считаю, что это умение вышивать, полученное от бабушки, — часть моего генокода, тот фундамент, который мне сейчас помогает держаться.
Вы ведь не только вышивать умеете. Знаю, что в юности вы подрабатывали гримером.
А я вообще много чего умею. Я могу быть актрисой и режиссером, в свое время работала журналистом, писала сценарии, даже была „литературным негром“ — работала на сериалах. В кино могу совершенно спокойно руководить съемочной площадкой — в качестве второго режиссера сделала восемь фильмов и два сериала.
Видно, что вы человек основательный, копаете глубоко. Не потому ли в детстве вы мечтали стать археологом?
Ну, я же занимаюсь документальным театром. Мне нужны материалы, которые можно ощутить, потрогать руками. Когда я делала спектакль „#я русский“, это было прямо настоящее журналистское расследование. Я встречалась с огромным количеством русских в Нарве, пыталась осмыслить их жизнь.
Знаю, что не всем это понравилось.
Ну да, в Эстонии есть некоторое количество людей, которые меня, скажем так, сильно не любят. И, в основном, это русскоязычные люди. Помню, в прошлом году мы сидели с коллегами в Таллинне в „Лидо“ и ели жареную картошку. Вдруг ко мне подходит женщина и говорит: „Вы же Юлия Ауг?“ — „Да“. — „Я вас так любила, так любила, а вы мою любовь предали“.
А что вы раскапывали в спектакле „Нарва — город, который мы потеряли“?
С ним вообще получилась прямо-таки детективная история. Существуют несколько версий исчезновения старой Нарвы. По одной версии, во время Второй мировой войны город разбомбили немцы. По другой — они же его взорвали при отходе. В любом случае, официальная советская версия гласит, что старая Нарва была уничтожена вследствие тяжелых боев, которые шли здесь в 1944-м году. Но на самом деле историческую часть города уничтожили не немцы, а Советская власть.
Конечно, в результате бомбежек 1944-го года Нарва пострадала, но не настолько сильно, чтобы стирать город с лица земли. Когда сюда приехал главный советский специалист по крепостям по фамилии Косточкин, он изучил картину разрушений и дал заключение о том, что старый город может быть восстановлен на 75%. Все эти заключения я нашла в архиве. А один мой друг-архитектор прислал мне видео, на которой запечатлена панорама старой Нарвы. И там видно, что практически у всех домов сохранились коробки, у многих не пострадали даже крыши. То есть, все это можно было восстановить. Более того, в 1946-м году Нарва вошла в список 19-ти исторических городов, подлежащих историческому архитектурному восстановлению. Соответствующий приказ подписал Сталин. Для него этот город был связан с Иваном Грозным, которого он, как известно, почитал, и он относился к Нарве как к историческому артефакту.
Кто же посмел ослушаться приказа Сталина?
Тут сыграл свою роль фактор времени. При жизни Сталина город восстановить не успели, а Хрущеву, который пришел ему на смену, вся эта старина была по барабану. Она ему казалась даже вредной, потому что он считал, что советскому человеку новой формации нужны новые города, а для этого нужно строить хрущевки. И вот в 1957-м году власти дали распоряжение о сносе исторической части Нарвы. Просто пригнали бульдозер и сравняли историческую часть города с землей. Нигде в интернете этой информации вы не найдете.
Юлия Ауг. Фото: Маша Бахтина
А о чем ваш спектакль „Мама, а наша кошка тоже еврей?“
О том, как человек узнает о своей национальности, и с какими травмами это может быть связано. При подготовке к этому спектаклю я изучала архив Еврейского музея в Таллинне, читала исследования о Холокосте в Эстонии, беседовала с людьми. Выяснилось, например, что в Эстонии мало кто знает трагическую историю супругов Парис — Харри и Кейлы. Харри был известнейшим актером, звездой театра „Эстония“, любимцем публики. А его жена Кейла, еврейка по национальности, известной шляпницей. Она была родом из Даугавпилса и переехала в Эстонию потому, что там была более экономически благоприятная среда для евреев — даже женщины могли открыть свой бизнес.
Когда началась война, большинство эстонских актеров эвакуировались в Ярославль. Но Харри решил не уезжать. Он не верил в зверства немцев — в свое время он работал в Германии и считал, что это культурная, благородная нация. Ну и, конечно, когда евреев заставили носить желтые звезды и Кейла не могла не только войти в театр, но даже проехаться на трамвае, Харри понял, что совершил страшную ошибку. Его вызвали в комендатуру и предложили с женой развестись. Он, естественно, отказался. И они с Кейлой решили совершить парное самоубийство. А за день до этого позвали друзей на свой день рождения — они были ровесниками и родились в один день. И, по воспоминаниям гостей той вечеринки, было потрясающе, весело, как будто нет никакой войны…
Так вот, после первой читки этой пьесы актер Таави Тепленков, который играл Харри, пошёл в музей театра „Эстония“, пошел в театральный архив и на следующую репетицию принес огромную стопку книг о Харри. Он там такие потрясающие вещи про него раскопал, что это потом вошло в наш спектакль. Это я к тому, что не только я „копаю“…
Вы сейчас занимаетесь, в основном, режиссурой. По актерской профессии не скучаете?
Сначала очень скучала, мне ее ужасно не хватало. Но теперь, за два года, у меня уже выработалась какая-то привычка… Не могу сказать, что режиссеры совсем обо мне забыли. Предложения поступают, хотя и не часто. Но соглашаюсь я только на те проекты, которые мне действительно очень интересны, — либо там классный сценарий, либо интересный режиссер, либо партнеры.
А если интересный гонорар?
Не могу сказать, чтобы сейчас были такие уж интересные гонорары. Но, в любом случае, это для меня точно не главный фактор.
В каких новых фильмах мы вас увидим?
В октябре и ноябре у меня будут съемки в Латвии. Это история, которая мне очень нравится. Она начиналась еще до войны, а сейчас превратилась в большой европейский проект, где снимаются актеры из разных стран. Но ничего более конкретного рассказать не могу, поскольку у нас там все строго, мы давали подписку о неразглашении. Есть еще один проект, за который я держу кулаки. Не знаю даже, буду ли я там работать, — у меня еще не было даже проб. Но если меня в этот проект возьмут, я буду бесконечно счастлива. Это история о жизни послевоенного села: возвращаются люди, потерявшие на войне руки и ноги, дети играют в военный патруль. История про военную травму — про то, что всех нас ждет после войны. И эта история показана глазами маленькой девочки.
В Эстонском драматическом театре вышел ваш спектакль „Эйзенштейн“ и взаимоотношениях художника и власти. Как вам кажется, есть ли перекличка между Сергеем Эйзенштейном, который поддерживал русскую революцию и — до определенного момента — сталинский режим, и нынешними Z-пропагандистами?
Для Эйзенштейна революция 1917-го года была колоссальным двигателем творчества. Он принял ее совершенно искреннее и был настоящим вдохновенным пропагандистом. Его образы работают до сих пор, более того, они приписываются истории. Фразу „Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет“, которую в фильме Эйзенштейна говорит Александр Невский, реальный Невский не говорил. Это фантазия сценариста. Но эта фраза вошла во все советские учебники как исторический факт. Или сцена из „Броненосца „Потемкин““, в которой матросов накрывают брезентом и расстреливают. Жуткая сцена, от которой у зрителя мурашки идут по всему телу. На самом деле это тоже вымысел — расстрелы проходили иначе. Но так работает эта система образов — ты начинаешь в это верить. И люди, которые были участниками тех событий, впоследствии вспоминали, что именно так все и было. Они сами начинали в это верить. Так что тут все дело в мере таланта. У Эйзенштейна талант был огромным. А что можно считать высшим художественным достижением нынешней власти? Певца Шамана? Ну, извините…
