Дмитрий Назаров и Ольга Васильева в Таллинне: „Зрители не пожалеют, что потратили два часа жизни на воскрешение своих засохших уголочков души“

19 ноября в Таллинне состоится показ спектакля „Черт знает что“ в исполнении Дмитрия Назарова и Ольги Васильевой. Перед спектаклем журналист RusDelfi Виктория Соломончук пообщалась с артистами, которые поделились мыслями о городе, зрителях, эмиграции, театре и любви.

— Вы уже не первый раз в Таллинне. Удается ли вам во время гастролей погулять по городу? Что-то вам запомнилось?

— Лет 15 назад мы были в Таллинне со „Скандалом“. Тогда хоть немного удалось походить по Старому городу, потому что нас как-то удачно поселили прямо в нем, в Старом городе. Шпили помню. Обычно мы приезжаем, играем, уезжаем. Мало видим. Вот сегодня у нас новая локация — шведский банк из окна видим.

— Вам даже экскурсию не проводили?

— Экскурсии не было. Или туристы, или артисты. Никак иначе не получается.

— У вас плотный гастрольный график, и вам есть с чем сравнить. Чем, на ваш взгляд, эстонский зритель отличается от других? Например, от европейского или российского?

— Эстонский зритель отличается. Все зрители разные. К нам же приходит русскоязычный зритель, это стало быть или эмигрант по биографии, или свежие эмигранты в связи с последними событиями на постсоветском пространстве.

Удивительное дело, как атмосфера и менталитет страны, куда приезжают эмигранты, довольно быстро обрабатывают этих людей. И приехавшие становятся как местные. Если, например, таллиннский зритель более рассудительный, несколько раз подумает, реагировать или нет на то или иное событие, происходящее на сцене, то, например, испанцы, итальянцы делают это мгновенно, хотя это те же русские, белорусы, украинцы, молдаване, казахи, абсолютно те же, из тех же городов.

Все меняемся, и зрители, и не зрители. И мы меняемся.

— Вы уже два года живете во Франции. Как на вас повлияла эмиграция?

— Благотворно. Хорошая страна (Дмитрий добавил, что у него была мечта: стать ближе с Францией, с французским языком).

— А внутренне как-то повлияла эмиграция?

— Внутренне? Да, мы стали более свободны. Мы это обрели. Но я думаю, что дело не только во Франции. Потому что мы до этого бывали во многих странах, почти во всех странах Европы. И мы понимали, что тут есть свобода. И это, наверное, самое главное, то, от чего мы ушли — от несвободы.

— Вы 24 часа вместе. Каково находиться в одном пространстве постоянно? Работать, жить?

— Это мы только сейчас стали двадцать четыре часа вместе, когда не смогли вернуться обратно в Россию. С этого момента мы стали 24 часа, а до этого так не было.

Ну что, тяжело, ребята, тяжело. 24 часа вместе тяжело. Ищем зоны комфорта друг от друга. Никуда не деться. Но находим. Мы как те самые эмигранты, которые приезжают в любую страну и вынуждены, обязаны войти, влиться в эту жизнь, если они хотят жить. Так же и мы, если мы хотим не помереть друг от друга, потому что мы громкие, мы эмоциональные, мы работаем, мы живем все вместе, значит, нужно стараться!

Мы очень быстро заводимся, включаемся, сердимся, гневаемся мгновенно, но так же быстро и остываем, потому что, если ты хочешь дальше продолжать, не просто сосуществовать, а продолжать любить, жить, то, значит, надо искать компромиссы. Это тяжелый труд – любить.

Дмитрий признался, что иногда сбегает в баню или в какое-нибудь кафе за углом: „Это называется у меня „посибаритствовать“. Я посижу с чашечкой кофе, стаканом холодной воды, что-нибудь посочиняю. Перезагружаюсь. В это время и Оля без меня перезагружается“.

„И даже если был перед этим скандал, его как и не было. Куда-то исчезает“, — сказал Дмитрий.

— Театр — это всегда пространство для обсуждения важных, актуальных тем. О чем ваш спектакль?

— Ну, перво-наперво надо понимать, что мы не газета. Мы театр. Говорить в лоб о том, о чем говорит пропаганда, газета, интернет, это не наше дело. Мы воздействуем на… на сердца и души, – говорит Дмитрий. – Человек, который получает информацию через глаза и уши в мозг, ну, он скучноват. И жить ему скучно, и толку от него мало. А если есть возможность пробиться сразу в сердце, сразу в душу, он, не понимая, что с ним происходит, ощущает в себе какие-то изменения.

— Я вам даже раскрою такой секретик, — продолжает мысль Дмитрия Ольга. — В связи с войной, конечно же, очень много нашего брата, то есть платформу театра, используют для того, чтобы показать все ужасы происходящего, ту самую актуальность. Но она тогда становится вровень с газетой, пропагандой. И мы даже отказывались от большого количества проектов, где это есть. Безусловно, таким театр может быть, но у нас другой театр. Мы совершенно не газета. Мы говорим, хоть это будет очень банально, о вечном. И спектакль наш о возможности любви. Может ли человек любить вообще? Есть ли для этого препятствия? Можно ли с этим справиться или нельзя с этим справиться? И что дает в конечном итоге людям любовь, если человек был без любви и вдруг обрел любовь. Мы попытаемся зрителю рассказать вот эту историю.

— Я правильно понимаю, что в спектакле много элементов сатиры?

— Нет. Сатира как раз ближе туда, к публицистике, к актуальности. Здесь фарс — это не сатира. Фарс — это жанр. Способ существования на сцене. Текст пьесы Алексея Арбузова „Старомодная комедия“ мы не меняли. Кроме одного слова. Причем мы работаем над этим материалом с позволения родственников автора.

— Чего вы пожелаете зрителям?

— Все наше пожелание будет во время спектакля. Главное наше пожелание — чтобы они пришли. Главное, чтобы они пришли, чтобы они висели на люстрах, чтобы они стояли в проходах и раздражали пожарных тем, что ставят дополнительные стулья. Они нисколько не пожалеют о том, что потратили два часа своей жизни на воскрешение каких-то своих засохших уголочков души.