Сценограф Русского театра: в первую очередь должен выиграть спектакль
Изабелла, один театральный художник как-то жаловался в шутку, что вот де придумываешь, делаешь красивую картинку, любуешься, а потом приходят артисты и все портят…
Конечно, наша профессия сама по себе самостоятельная, но все равно мы в одной команде с режиссером и артистами, со всеми, кто спектакль делает, и это надо принимать как данность. Помню, когда я оформляла свой самый первый спектакль, режиссер Игорь Лысов сказал: сделай так, чтобы в этом пространстве мне было удобно работать. Это была точно сформулированная задача.
Что это был за спектакль?
“Маркиз де Сад”.
Резко начинали…
Да, резко, но Игорь сказал: ты сможешь, он мне поверил, я предложила ему версии, он с ними согласился и сказал: продолжай сама.
Перед каждой очередной работой мы обычно говорим себе: ну что ж, начнем… С чего обычно начинаете вы?
Знаете, любая литература, любой сюжет имеют свою форму. Если угадаю, тогда спокойна. Первое, что пытаюсь понять, как это выглядит визуально, как выглядит картинка, заложенная в тексте. Она должна ожить, превратиться в образ, говорящей должна стать, чтобы, глядя на нее, можно было прочесть часть истории, рассказанной в пьесе. Но при этом, в чем глубоко убеждена, картинка не может быть в спектакле главнее режиссера или артистов. В первую очередь выиграть должен спектакль.
По правде говоря, “Коронация”, ваша последняя работа, несколько удивила: вы уже приучили нас к тому, что обычно вписываете в сценическое пространство некие архитектурные построения. В “Коронации” решение оказалось принципиально иным, отличным от того, что предлагали раньше.
Я же не зря говорила о картинке, которая рождается при первом знакомстве с историей, все взаимосвязано, не бывает, что я вот сейчас задамся какой-то близкой мне архитектурной формой, которую обязательно использую. Нет, сначала история. И тогда мне оказались нужными три подиума, понадобилось зеркало, потому что свозь зеркальную призму мы все равно смотрим на себя как бы со стороны.
Наверняка не случайно, что раз за разом в нашем разговоре возникает слово “архитектура”…
С архитектурой у нас давний роман: я шесть лет училась в Московском архитектурном институте. Но в театре для меня главное — человеческая история, рожденный ею образ. В “Коронации” действие развивается как бы в двух плоскостях: во-первых, на сцене, где у персонажей своя жизнь и свои отношения. О том же, о людях и отношениях между ними — и на экране сзади, только в иной визуальной форме. При этом в коротких видео хотелось рассказать отдельные истории именно про женщин. Не про то, какими мы их видим, а про то, как с ними было на самом деле. И когда мы проецировали их жизнь на фоне разрушенных дворцов и замков, а, проще говоря, несбывшихся мечтаний, то внимательный зритель, верится, сумеет считать эти две истории про мечту и реальность, и соединить их, потому что в принципе они про одно.
На вашем счету уже не один оформленный на сцене спектакль. Как помогает вам сейчас приобретенный прежде опыт?
Каждый новый текст, с которым знакомишься, всегда новая история. Иногда в душе возникает отзвук знакомого, с чем уже сталкивался, но, мне кажется, каждая новая должна начинать что-то сначала, рождать очередной образ, погружать в новый мир. Конечно, если пьеса не близка, работать труднее. Словом, пьесу сначала надо полюбить, а потом приступать к работе. Для меня всегда счастье, когда визуальный ряд начинает совпадать с текстом.
В своих спектаклях вы нередко не только “одеваете” пространство, но и, как художник по костюмам, еще занимаетесь костюмами. С мужчинами, надо думать, больших вопросов не возникает, а вот облачение женщин…
Однажды была свидетелем того, как художник по костюмам на жалобу артистки, что она чувствует себя в костюме неудобно, сказал коротко: “Идите, и обживите!”. Наверное, можно и так. Но возможно потому, что не считаю подобное лучшим способом общения, а, может, потому, что сама женщина и понимаю стремление женщины выглядеть красивее, всегда пытаюсь найти компромисс, и пока обходилось без конфликтов. Работать с женщинами интересно, их желание выглядеть красивее, чем иногда получается, естественно. Главное, чтобы это не мешало.
Вам доводилось встречаться с немалым числом авторов из разных стран, из разных эпох. С каким ждете встречи?
С Шекспиром. Честно, говоря, я не люблю бытовых декораций, не люблю тряпочек на сцене. Возможно потому, что у меня образование архитектурное, мне больше нравится работать с формой, с классикой. “Коронация” была моим редким опытом работы с современной пьесой, и, прежде всего, хотелось уйти от первого слоя повествования, копнуть глубже, чтобы оказаться там, где кипят действительно шекспировские страсти, которые представлены при этом доступным, понятным нам языком. Но для того, чтобы говорить о подлинной трагедии мужчины и женщины, мужа и жены, отца и сына, мне была необходима обстановка далекая от комнаты, павильона, где люди выясняют отношения, обманывают, скандалят, где кровать — диван.
“Дядя Ваня” — спектакль о жизни без будущего, “Вишневый сад” о прекрасном, что потеряно, а автор один.
Один, но читается по-разному, потому что пьесы про разное. И сам Чехов очень нам помогает. Но важно еще и то, что мы сами видим на сцене. Кто-то в движущихся в нашей гоголевской “Женитьбе” вертикальных конструкциях разглядел исповедальню, кто-то укромное место, где можно хоть на время спрятаться и быть самим собой, кто-то будки былых телефонов-автоматов. Но, кстати, в телефонной будке, где тебя никто не достанет, можно было закрыться от всех, чтобы позвонить кому-то очень сейчас нужному. Нам очень хотелось, чтобы у каждого “жениха” в этой пьесе было свой мир, который ему хотелось бы открыть для Агафьи Тихоновны. Только она этого не поняла. Мне кажется, Гоголь писал про это.
