Элла Аграновская: о драме жизни, перешитой в каникулы любви
Безусловно, этим авансом спектакль обязан, прежде всего, Александру Ивашкевичу, который играет в “Утиной охоте” главную роль. Имя Ивашкевича в афише гарантирует интерес к любому спектаклю. Не сомневаюсь, что вслед за Ильиным в “Пяти вечерах” Зилов станет его звездной ролью, а “Утиная охота” — аншлаговым спектаклем Русского театра на многие сезоны. И не только потому, что в нем солирует Ивашкевич — его партнеры Дмитрий Кордас, Наталья Мурина, Ксения Агаркова, Екатерина Кордас, Александр Окунев играют так сочно и красочно, их персонажи вылеплены настолько рельефно, что восхищаешься ими на протяжении всего спектакля.
Наверное, рецензенту не положено оперировать такими понятиями, как восхищение, отвращение и пр. Но я никогда не чувствую себя в зрительном зале рецензентом, тем более — взыскательным критиком. В театре я зритель и только зритель. Радуюсь, огорчаюсь, веселюсь, грущу — словом, переживаю по полной зрительской программе. Если происходящее на сцене вызывает сочувствие — душой болею за героев. Если в спектакле зашкаливает безвкусица, могу заплакать. Кому-то покажется, что от переживаний — отнюдь, от ужаса. Не выношу только скуку. Мутную, тягучую, убивающую во мне, зрителе, любые эмоции, кроме одной: хочется встать и выйти из зала. Но я же здесь не одна — люди не обязаны наблюдать подобное бескультурье. И те, что в зале, и те, что на сцене. Не можешь дотерпеть до финала — сиди дома, смотри по телевизору сериал, читай Устинову, наконец, отдыхай по хозяйству. Поэтому беру себя в руки, жду: а вдруг скука отступит, и я снова включусь в жизнь героев. Если включаюсь — всем все прощаю. Прежде всего, постановщику спектакля, потому что я все же не совсем рядовой зритель, знаю, кому обязана — см. выше.
Спектакль “Утиная охота” идет три с лишним часа. Лишнего в нем, скажем так, более чем достаточно. На мой субъективный взгляд, его легко было сократить, коль постановщик, засучив рукава, взялся за ножницы, иголку и нитки.
Режиссер Камран Шахмардан перекомпоновал пьесу. У Вампилова в первой картине главный герой получает траурный венок с надписью “Незабвенному безвременно сгоревшему на работе Зилову Виктору Александровичу от безутешных друзей” — этой завязкой обусловлены дальнейшие события. Постановщик передвинул вампиловскую завязку поближе к трагической развязке. Зачем? А бог его знает. Не поленился добавить и кое-что от себя: в спектакле Зилову дарят на новоселье ружье — в финале оно обязано выстрелить, чтобы никто в зале не усомнился: Вампилов — продолжатель чеховской традиции. Но в пьесе Зилову дарят охотничье снаряжение — нож, патронташ и несколько деревянных птиц, которые на утиной охоте используют для подсадки. Надо думать, у поклонника утиной охоты — грезы о ней спроецированы на экран видеокадрами — ружье имеется. И в финале оно стреляет…
Вампилов написал горькую, безотрадную пьесу. Своего героя характеризует так: “Он довольно высок, крепкого сложения; в его походке, жестах, манере говорить много свободы, происходящей от уверенности в своей физической полноценности. В то же время и в походке, и в жестах, и в разговоре у него сквозят некие небрежность и скука, происхождение которых невозможно определить с первого взгляда”. Ивашкевич находит массу мелких, очень точных деталей — и рисует характер человека без стержня, опустошённого, бесконечно суетящегося от скуки и смертельно уставшего от этой суеты. Его Зилов не охотник — охотится не он, охотятся за ним, ни на миг не оставляя наедине с собой. Утиная охота для Зилова — Ивашкевича — иллюзорная возможность убежать от бессмысленной жизни, несбыточная мечта убежать от опостылевшего себя.
В пьесе Вампилова действие происходит в квартире, в учреждении, где работает инженер Зилов, один эпизод — на улице. Режиссер Камран Шахмардан перенес все действие в кафе-ресторан. Кто-нибудь видел, чтобы новоселье отмечали в ресторане? Я — нет. Или: Зилова бросает жена, потом прибегает к нему обратно в ресторан с известием, что у них не будет ребенка, потому что разуверилась в муже-изменщике-обманщике. Тут я, признаться честно, слегка ошалела: когда она успела сделать аборт? Видимо, у меня плохо с воображением. Зато у режиссера с ним хорошо.
На стене — портрет актера Олега Даля, лучшего исполнителя роли Зилова. Аллюзия. В названии кафе, “Незабудка”, кириллица перемешана с латиницей — “Neзаbudka”. Но поскольку прописная латинская “b” выглядит как наша “в”, беглым взглядом читается — “Незавидка”. Интересно, случайность или умысел? Эта “незабудка-незавидка” помещена в круг — он то вертится, мигая огоньками, то замирает и гаснет. Видимо, олицетворение карусели жизни. Если бы мелькало исключительно в целях создания ресторанной атмосферы, было бы слишком просто.
Жанр спектакля обозначен как музыкальная трагикомедия-фарс. По мне, так или трагикомедия, или фарс — у Камрана Шахмардана свои отношения с драматургическими жанрами.
Небольшая эстрадная площадка уставлена музыкальными инструментами — музыка звучит непрестанно, за фортепиано — профессиональный музыкант Слава Могилевцев. Персонажи периодически выходят к микрофону и исполняют песни — поначалу кажется, что зрителя ждет спектакль-концерт, к слову, поют наши актеры очень хорошо! Но нет, их герои в придачу выясняют — за столиками или между ними — свои непростые отношения, порой друг с другом, порой с жизнью как таковой. Последний великий драматург ушедшей эпохи густо замешан на бодрой советской эстраде вперемежку с исповедальной поэзией — крутой коктейль, спору нет. Публике понравится. Эту безвкусицу на финальных поклонах венчает японский хит “Каникулы любви” — в русском переводе песня называлась “У моря, у синего моря” и в 60-е была чрезвычайно популярна. Гремит песня, актеры кланяются — я плачу.
Поклоны — апофеоз абсурда. Художник Валерий Полуновский воздвиг между сценой и залом стеклянную стену — как бы заляпанное дождем окно, сквозь которое на протяжении всего спектакля мы наблюдаем происходящее в кафе-ресторане “Незабудка”. До полу оно не достает, тем не менее, звук гасит: актеров то слышно, то не слышно. Видимо, по замыслу постановщика, бессмысленность бытия не следует отягощать словами, поэтому их и не надо слышать — но почему-то хочется. В абсолютном выигрыше оказывается только Илья Нартов, у которого практически нет текста. Тупое равнодушие прилизанного официанта Димы, бесчувственного до той последней черты, за которой неизвестно, чего от него ждать, но точно ничего хорошего, Нартов и без текста играет красноречиво.
Между окном и полом оставлено неостекленное пространство — в этот узкий проем, согнувшись в три погибели, зрители просовывали любимым артистам цветы. Актеры благодарно их принимали и, распрямив спины, посылали в ответ из-за стекла приветственные знаки.
Неслабая картина. Но хорошо бы преданным поклонникам учесть эту перспективу.
