“Костя и Великан” в расщелине между комедией и трагедией, или Как решается судьба эстонского президента Пятса русским режиссером
25 июля в поселке Вийнисту, что находится близ Локса, примерно в 80 километрах от Таллинна, состоится премьера летнего проекта издания Eesti Päevaleht — спектакля “Костя и Великан”. Постановка посвящена трагической судьбе одной из самых противоречивых фигур эстонской политики и государственности, первого президента ЭР Константина Пятса. Писатель Елена Скульская посетила по приглашению Delfi предпремьерный показ, чтобы поделиться с нашими читателями своими впечатлениями от спектакля.
Пригласить на постановку спектакля о двойственной, спорной, загадочной, даже мистической фигуре президента Константина Пятса московского режиссера Александра Огарева — решение отважное. Что бы ни написал в пьесе Март Кивастик, эстонский автор, русскому режиссеру было решать — как расставить не только эстетические, но и этические акценты в произведении, где речь идет о том, как именно огромная империя поглощала маленькую Эстонию.
Советский Союз в спектакле именуется просто — “русские”, фашистская Германия — просто “немцы”, президент страны — просто “Костя”. В этих уменьшительных, просторечных, панибратских названиях кроется требование: каждый из занятых в спектакле – и русский и эстонцы — должны были не только сыграть свою роль, но и выразить свой взгляд, свою позицию на события, которые привели Эстонию к утрате независимости. Рискованное решение продюсера Мярта Меоса, руководителя театра R.A.A.A.M, выбравшего Александра Огарева, оказалось выигрышным; издание Eesti Päevaleht — соавтор летнего проекта “Костя и великан” — не прогадало в своей ставке.
Очень важно, что “Костя и великан” — спектакль в спектакле: то есть на сцене собираются актеры, режиссер, гримеры, костюмеры, продюсер и показывают представление, время от времени выходя из ролей и позволяя зрителям перенестись из 1940-го года в дни нынешние. И когда гримерше Тийне, она же самый близкий Пятсу человек — Юули, подающая ему по утрам газеты, кашу и вареное яйцо, говорят, что место женщины на кухне, то актриса Элина Рейнольд отвечает к большой радости зрителей, что не так уж очевидна эта истина, мы еще, мол, посмотрим, кто в будущем станет президентом, а кому предстоит присматривать за кухней.
Такие выходы и выходки (порой актеры выражают недовольство своими ролями, своим местом под театральными софитами) создают отрадную условность, не требующую от зрителя исторической задумчивости. Как известно, нет человека, который бы не считал себя асом в политике и истории, эта наша самонадеянность неоднократно высмеяна классиками — от Чехова до Пелевина (если и его уже причислить к классикам), мне сейчас это удобно, поскольку у обоих персонажи выкрикивают неистребимое русское выражение: “Англичанка гадит”. С грустью и злостью описали “пикейные жилеты” — стариков, неустанно решающих судьбы мира наилучшим способом, Ильф и Петров, советуя нам удерживаться от обывательских рассуждений о политике. Не отказывается от этого совета и спектакль.
Спектакль в спектакле, трагедия в комедии
Костя, понятно, — Константин Пятс. Но вот кто великан? Советский Союз? Германия? Историческая неизбежность? Молох надвигающейся войны, которой предстоит унести миллионы человеческих жизней? Мне кажется, Александр Огарев отвечает на этот вопрос поэтически: ночью видит Константин Пятс, он же актер Пеэтер (Пеэтер Таммеару) собственную огромную тень на стене. Это и есть ужасающий его великан, которому он не может противостоять, с которым ему не совладать. Маленький человек в маленькой стране берет на себя ответственность за весь народ, принимает решения, которые, как ему кажется, сулят благо и ограждают Эстонию от худшей участи, но любые его решения ведут к трагедии, его самого к мученичеству, все решается за него, помимо него, и его личная трагедия оборачивается фарсом.
Фарсовость, комичность, карикатурность, отсылки к комиксам и пародиям — фон, атмосфера, в которой разыгрывается трагедия Константина Пятса. Грозный и демонический Сталин с “доброй” усмешкой (Раймо Пасс) произносит всего лишь: “А теперь пойдемте смотреть кино”, и на экране появляется Чарли Чаплин, снижающий монструозную фигуру вождя народов до персонажа эксцентрика. Да и все его приспешники — фигуры комические, карикатурные, бесноватыми ужимками, кстати, очень похожие на Гитлера.
“Когда русские и немцы о чем-то договариваются, эстонцам не приходится ждать ничего хорошего”.
“У русских все происходит по ночам…”
Единственный человек, вызывающий щемящую жалость в этом кровавом, комическом фарсе — Константин Пятс. В его случае почти невозможно провести грань между артистом и героем, потому что артист не играет, а живет жизнью персонажа; его одиночество и растерянность, его недальновидность, его ночные кошмары, наконец, принципиально иная — психологическая — игра Пеэтера Таммеару выстраивает стену между главным героем и марионеточным миром, окружающим его. Но все дело в том, что именно марионетки решают все в этом мире, ибо они — Рок, Судьба, Неизбежность при всей их внешней нелепости. Ближе к финалу почти все они вымажут лицо белым гримом (может быть, это отсылка Александра Огарева к знаменитому давнишнему спектаклю питерского БДТ “Карьера Артура Уи”, где действие происходило в то же самое время и обреченные смерти персонажи забеляли себе лица. Зритель вовсе не обязан понимать эту отсылку, но она в любом случае срабатывает, так уж устроено искусство).
Кто и как переписывает историю?
По счастью, спектакль не только не отвечает, но и не задается даже этим вопросом. Пусть историки выносят (или не выносят) окончательный приговор Константину Пятсу, который отдал свою страну на растерзание, пытаясь ее спасти. Актеры прекрасно понимают, к чему привели все его решения, и они рассказывают герою, что именно произойдет в будущем. Но знание будущего — это еще одна условность, с которой человек никогда не считается. Можно было не идти на компромиссы и доблестно погибнуть; да, он не получил пули, как многие его соратники, он получил тюрьму и психушку, где и умер, упорно продолжая называть себя Президентом, как и другие обитатели желтого дома — кем они только себя ни называют. Александр Огарев говорит в программке к спектаклю, что считает Пятса мучеником. Однако он не требует от зрителя той меры сострадания, которая предполагает это звание. Эта тактичность, я бы сказала — осторожность режиссерского решения несколько снижает градус сопереживания. Комические сцены сделаны мощнее и страшнее (!) чем сцены лирические, и этот еле заметный, но все-таки существующий перекос придает произведению в целом некую прохладность…
Впрочем, премьера спектакля “Костя и великан” состоится в Вийнисту только сегодня вечером, спектакль еще достраивается, дозревает, сгладятся какие-то шероховатости и неточности, а нам, кроме всего прочего, можно порадоваться встрече с еще одним нетривиальным режиссером из России — Александром Огаревым.
