Пелевин в Русском театре: мы поедем на Луну…
“Омон Ра”, спектакль по повести Виктора Пелевина на малой сцене Русского театра, отлично передает фирменный пелевинский сюрреализм, но главное здесь — героический прорыв сквозь тьму, ради которого эта история и рассказывается.
остановка российского режиссера Никиты Бетехтина, как и первоисточник, вертится вокруг судьбы Омона Кривомазова (Дан Ершов), советского космонавта, который вместе с коллегами должен будет совершить полет на обратную сторону Луны. Только полет этот, как сообщают Омону, будет в один конец: товарищи погибнут в пути вместе с отделившимися ступенями ракеты, а сам Омон умрет на Луне, совершим столь необходимый стране подвиг. В итоге становится ясно, что и этот сценарий не совсем правдив – то есть смерти-то правдивы, а вот все остальное...
Трое военных и пятеро космонавтов, не считая Медведя
Повесть «Омон Ра» сразу по выходе была причислена к фантастике (ярлык, от которого автор отмылся лишь через пять лет) и расценена как (а) текст о фальшивости советской космической программы, а-ля «американцы не были на Луне», только наоборот, и (б) текст о фальшивости советского строя. Если бы тем и другим дело исчерпывалось, «Омон Ра» не пережил бы слом эпох. Однако же вот– пережил, более того, режиссер, почти ровесник книги, СССР ни в каком виде не заставший, ставит спектакль по этой повести – и попадает в яблочко.
Спектакль в значительной степени выводит сюжет из советской плоскости. То есть, конечно, внешние атрибуты сохранены – красные звезды, брежневоподобный полковник Халмурадов, вечно бухой и матерящийся глава Центра управления полетом (Игорь Рогачёв), что-то еще. Но в целом декорации – несколько огромных колонн – напоминают монументальное искусство как таковое, не обязательно советское; подземелье, в котором тренируются космонавты, могло появиться и в Третьем рейхе, и в Древнем Риме. Хромой лейтенант Ландратов (Александр Домовой) напоминает то ли казацкого атамана, то ли американского сержанта, то ли российского десантника. Парализованный и слепой полковник Урчагин (блестяще сыгранный Олегом Щигорцем) и вовсе смахивает на неприятно утонченного злодея из фильмов об агенте 007.
Эта троица представляет собой, так сказать, противную сторону – власть, которая вешает космонавтам на уши героическую лапшу и безжалостно манипулирует людьми. У Пелевина все они карикатурны, а в спектакле обретают человеческие черты – особенно Ландратов, который в какой-то момент надрывно исполняет под гитару песню Чижа «Фантом» («Я бегу по выжженной земле, гермошлем захлопнув на ходу...»). Есть на этой стороне еще один персонаж – Медведь (Дмитрий Косяков), страшный, как не знаю что, по-настоящему кошмарный, просто из фильма ужасов. Благодаря Медведю «Омон Ра» становится по временам комедийным хоррором – плюс, понятно, это животное тоже символизирует Государство, бессмысленное и беспощадное. И когда вдруг оказывается, что под маской Медведя скрывается живой человек, егерь Иван Попадья, тоже совершивший в свое время страшный подвиг, вздыхаешь даже и с облегчением – не так инфернален этот зверь, каким казался...
По другую сторону барьера – Омон и его коллеги по страшному полету (Иван Алексеев, Александр Жиленко, Дмитрий Кордас, Виктор Марвин). В первой сцене они появляются с крыльями за спиной: ангелы, смертники, практически святые «герои Советского космоса». Но это ни в коем случае не отряд марширующих в ногу и почти не отличимых друг от друга представителей потерянного поколения (как мрачно шутил Пелевин, поколение – люди, которые околевают одновременно). У каждого космонавта есть история, и он ее так или иначе излагает. Эти истории и становятся колесами лунохода, движущими спектакль.
Прощание героев космоса с космосом
Градус безумия в «Омоне Ра» – абсолютно под стать пелевинскому. Космонавты с крыльями, образуя фигурную композицию, исполняют пинкфлойдовское «We Don’t Need No Education» и катаются на больничных койках. Тут и там бродит Медведь с секирой – охраняет покой космического политбюро, всей этой паскудной хунты, увечной и физически, и морально. Звучат чудовищные монологи вроде: «Обманом мы помогаем правде, потому что марксизм несет в себе всепобеждающую правду, а то, за что ты отдашь свою жизнь, формально является обманом. Но чем сознательнее ты осуществишь свой подвиг, тем в большей степени он будет правдой, тем больший смысл обретет короткая и прекрасная твоя жизнь!»
То, что позднесоветский абсурд – все-таки абсурд, прекрасно понимали и советские люди, породившие, если мы об освоении спутник Земли, частушку: «Мы поедем на Луну, там построим целину, мертвому капитализму в одно место вставим клизму!» Но только на пинание дохлого льва спектакль не похож – потому что он, как и повесть, не об СССР или не только о нем. У Пелевина с той страной отношения сложные, но, будучи человеком неглупым, он очень рано понял, что дело никогда не в конкретной стране. Признаться, я, когда смотрел спектакль, очень боялся за ключевой монолог, запись «реинкарнационного обследования»; на сцене ее воспроизводит Виктор Марвин. Введенный в транс космонавт вспоминает прошлые жизни – в Вавилоне, в Римской империи, в нацистской Германии, – и с ужасом обнаруживает, что, оказывается, всегда был частью одной и той же системы, и руководили ей одни и те же безумные люди...
Боялся я зря: монолог на месте – и сыгран так, что мурашки бегут по телу. Надеюсь, зрителей при этом накрывает и сопереживанием и осознанием: выбор между тупиком и свободой всегда рядом, только протяни руку. Вот об этом и спектакль: «внешний мир» вечно старается заточить нас в темницу, внушить нам, что мы несвободны, запеленать иллюзией и отправить в последний полет черт знает куда, – и не дай нам бог этому миру поддаться.
Недаром по сцене катают еще и огромный навозный шар, попавший сюда из романа Пелевина «Жизнь насекомых» и символизирующий, с одной стороны, сумму «жизненного опыта», который нас вроде бы определяет, а с другой – ту самую недостижимую Луну, на которую летят (якобы) умирать (на самом деле) герои. Точнее, обратную, темную сторону этой Луны. Тут можно было бы порассуждать о том, какую роль в романе и спектакле играет музыка «Пинк Флойд» и почему именно пластинка «The Dark Side of the Moon» ни там, ни там не упоминается, хотя по всем параметрам упоминаться обязана. Как известно, последний трек на этом диске завершается словами: «Нет никакой темной стороны Луны, она вся темная», – и это не про Луну история, а про нас, про наше сознание. В той же «Жизни насекомых» герой говорит: «Ну хорошо, Луна отражает свет солнца. А чей свет отражает солнце?»
Ответ прост: наш. Всё, что мы видим, отражает свет, идущий в конечном счете от нас, из наших душ. И вот этот свет в спектакле Никиты Бетехтина есть, в финале он пробивается сквозь всё остальное – и ты понимаешь, кто такие «герои Советского космоса», которым посвящен роман, и «герои всех времен и народов», которым посвящен спектакль. Это люди, которые преодолели космическую тьму внутри себя – и сквозь все иллюзии, все культурные мифы, весь страшный ужас такой вот жизни пробились к свету.
