Режиссер Роман Виктюк: успех "Мелкого беса" был невероятный! Эстонцы стояли в очереди за билетами — и зимой в мороз, и летом в жару
- Как и когда вы стали режиссером? Что дало первоначальный толчок?
- Это был Львов, сентябрь 1936 года, оперный театр. Мама пошла на “Травиату”, а мне было семь месяцев. Началась увертюра, и тут я начал что есть сил биться в ее животе — хотел войти в эту жизнь! Видно, я был очень нетерпеливым. На каком-то такте музыки великого композитора Верди мама испугалась, что я не вытерплю и вот прямо в театре приду в этот мир. И так случалось дважды, и мама два раза уходила с постановки “Травиаты”. Видно, Верди меня звал, благословлял, а мама все это узнала, услышала. И вот десятилетия спустя, когда я ставил спектакль в Италии и приехал на могилу Верди, я все ему рассказал, а он меня услышал и благословил.
- А еще, читал, в детстве Вам цыганка нагадала судьбу режиссера.
- Это так. Тем более, что свои первые спектакли я еще в школе начал ставить.
- Считаете себя гениальным?
- Когда человек считает себя гениальным, он моментально останавливается в развитии, вне зависимости от того, шагает он в ногу с властью или нет.
- Что нужно делать, чтобы гениальность не испарилась, не была растрачена?
- Сохранять соединение с небесной энергией. Если оно кончается — беда. А если творец всё время слышит небо и постоянно находится в состоянии исповеди, то он летит вперед. Другого пути нет!
- Кто из творцов наиболее ярко олицетворял такое соединение?
- Мейерхольд и Таиров. В начале прошлого века они возрождали мистериальное начало театра. У них психология не была основой, она была землей, но на ней как бы вырастали другие цветы. Неправдоподобные цветы! Самым главным тогда было воображение, сон, а не реальное и сознательное. Мейерхольд и Таиров это не просто культивировали, это была их вера, за которую они поплатились жизнью. И большевики сделали все, чтобы эти цветы никогда больше не появлялись.
- Тем не менее, их до конца не вытоптали…
- Когда в 50-х годах в Москву приехал Жан Вилар из Парижа и привез “Марию Тюдор” Гюго, вся пресса писала о гениальности этого спектакля. А Вилар сказал: “Это — ваше достояние, я просто изучил то, что делали два ваших великих режиссера”. Но тогда эти имена Мейерхольда и Таирова произносить было нельзя!
- А как в Вас это наследие перешло?
- Жена Таирова, Алиса Коонен, может быть, самая великая актриса русского театра, была председателем экзаменационной комиссии у меня в ГИТИСе. И я на всю жизнь запомнил ее слова на экзамене: “Артист не имеет права судить другого артиста. А еще хочу сказать: запомните фамилию -Роман Виктюк”.
Потом я был старостой курса и должен был привозить ее в ГИТИС. Она тогда показала мне бывший — созданный Таировым — Камерный театр (ныне Театр им. А.С.Пушкина), пригласила в их квартиру, где сохранились книги, рояль и другие вещи, которые помнили творца. Коонен до конца жизни жила в вере Александра Яковлевича, так же как Таиров не поддался ни на какие уговоры власть предержащих отойти от своего эстетического кредо.
В начале 90-х мы играли в этом театре “М.Баттерфляй”. Так вот однажды после премьерного показа спектакля оставшиеся в живых артисты Камерного театра вынесли мне два барельефа — Таирова и Коонен. Людмила Максакова тогда же сказала мне: “Ты очистил ее дух”.
- Дух Алисы Коонен?
- Да. Только вот в театре годы спустя в ее комнате сделали туалет для зрителей. А ее книги попросту выбросили на улицу. Ужас! Ее энергия таким образом там была уничтожена раз и навсегда! И никто тогда не остановил это.
В Вильнюсе в начале 70-х годов, когда я работал там режиссером Русского драмтеатра, я записался с спецхран университетской библиотеки и там познакомился с трудами запрещенных в СССР Таирова и Мейерхольда. Всё записанное там — а записывать пришлось тайком — я утром приносил в театр и на репетициях читал артистам. Таким образом мы тогда постигали на сцене совершенно другой пласт человеческого бытия.
- Недавно вы поставили — уже в третий раз — “Мелкий бес” Федора Сологуба. А ведь первая постановка была в Таллине. Расскажите о ней.
- В 20-х годах прошлого века был черный список Надежды Крупской, в то время министра просвещения. Первым номером в нем были “Бесы” Достоевского, вторым — “Мелкий бес” Федора Сологуба, третьим — “Соборяне” Николая Лескова.
Поставить в Москве запрещенные еще с тех времен пьесы было невозможно. Я сделал из “Мелкого беса” пьесу и поехал в Эстонию. Это было в конце 1982 года, когда во главе СССР стоял бывший шеф КГБ Юрий Андропов. И вот именно в это время я предложил Таллину поставить “Мелкого беса”! Меня пригласили в ЦК Компартии Эстонии, разговаривал со мной секретарь ЦК, отвечавший за культуру и идеологию, эстонец. Перед встречей он прочитал мой текст и, когда мы беседовали, сказал мне, растягивая слова так, как это делают прибалты: “А мы бы в эстонском театре сыграли это более остро”. Я ему в ответ: “А зачем эстонцам издеваться над русскими? Пусть русские сами о себе расскажут всю правду”. Он на меня с грустью посмотрел и сказал: “Хорошо, вы разумный человек”. Это был завотделом агитации и пропаганды, и он подписал разрешение на постановку “Мелкого беса” в Русском драматическом театре Таллина.
- И что в результате получилось?
- Когда я вновь приехал в Таллин, то сказал принимавшим товарищам, что хочу пойти в ЦК и поблагодарить того завотделом за оказанное доверие. А мне в ответ: “Так он две недели назад поехал с семьей в Париж и там остался!” Но уже никто не мог мне запретить это ставить! И успех “Мелкого беса” был невероятный! Эстонцы стояли в очереди за билетами — и зимой в мороз, и летом в жару.
А потом, когда уже началась перестройка, я поставил “Мелкого беса” в Москве у Галины Волчек в “Современнике”. Спектакль там шел очень долго, и с неизменным успехом.
- А теперь настоящий фурор произвела в Москве ваше третья постановка “Беса”.
- И надеюсь, что она будет показана в вашем замечательном городе, где мне каким-то чудом удалось поставить этот шедевр Федора Сологуба в далеком 1983 году.
Беседовал Евгений Верлин
