“Все обожают дядю Мишу”: бывший сиделец — о буднях Михаила Ефремова в колонии

С редакцией «СтарХита» связался бывший заключенный ИК-4 под Белгородом, где сейчас отбывает наказание актер. В отличие от Михаила, которому вставать по звонку предстоит еще долго, мужчина находился в колонии всего несколько месяцев - и теперь готов рассказать всю правду.

— Расскажите, как оказались в этой колонии, как познакомились с Михаилом?
— Дело в том, что большую часть срока мне зачли днями, проведенными во время следствия и суда в московском изоляторе. А в феврале я оказался с Мишей в соседних камерах СИЗО в Белгороде, откуда его на следующее утро повезли в Москву (в рамках следственных действий — прим. ред.). А нас, человек 20, этапировали в разные местные исправительные учреждения. Пока около трех недель находился на карантине, Ефремов как раз вернулся. Получилось, что нас почти одновременно подняли в отряд. Пошли вместе пить чай, он угостил меня конфетами, разговорились. Я просто упомянул, что из Беларуси, и у него ассоциация, видимо, получилась хорошая, дружественная.

— О чем общались, в каком Михаил настроении, как выглядит, как себя чувствует?
— Контролеры в колонии следят, чтобы все были коротко подстрижены, выбриты, если кто-то решит отпустить длинные волосы — могут и в карцер отправить, а потом составить рапорт. Настроение у Миши всегда по-разному — иногда заметно, что переживает, нервничает. Но никто там в душу друг другу не лезет. Был у нас как-то достаточно откровенный разговор и про то, как мы оба, собственно, оказались за решеткой. Не помнит Миша всей ситуации, которая произошла тогда на дороге. Знает в основном только по видео, которые ему показали, со слов свидетелей. Когда начинают с ним об этом говорить, опускает голову, молчит, видно, что не хочет особо обсуждать. Но старается себя пересилить, взбодриться, или поменять тему. Вздыхает: ну, время пролетит быстро. Конечно, надеется на условно-досрочное. Тяжело ему, но силы есть, справится. Еще он очень сильно похудел: вещи прямо висят, а телогрейку вообще перешивали. Думаю, это все из-за нервов. Сейчас ждет, когда кассация будет рассматриваться. Я много думал про его преступление, читал статьи в Интернете. Вижу, как его осуждают, как многие негативно настроены. Да, в страшной аварии умер человек, человека не вернуть, случилось такое… Но люди почему-то резко позабыли про Мишины заслуги — чего он достиг в своей жизни, сколько к этому шел. Ефремов уже отбывает наказание. И, как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Довольно много я там повстречал людей, которые раньше были состоятельные, успешные, но в один прекрасный момент допустили ошибку. И Миша тоже допустил. И расплачивается за нее очень дорого — своей свободой.

— Вы, получается, в столовой пересекались обычно за чаем? Где там что расположено?
— Нет, в жилом корпусе, или, как его еще называют, — бараке. В каждом отряде есть своя чайная — там установлены электрочайник, микроволновка, холодильник, где люди хранят свои продукты. Заключенные разных отрядов могут свободно перемещаться по этажам, их три, и общаться друг с другом, никто ничего против не имеет. Всего в учреждении три полноценно задействованных барака. В первом сидят “отрицалово”. Это те, кто не подписывают бумаги, не соблюдают режим, установленный администрацией. Если сильно качаешь права, то вообще можно угодить в СУС — на строгие условия: весь день в маленьком помещении не разрешается ни сесть, ни лечь — только стоять. Второй корпус — обычный, новый, мы жили в нем: я в пятом отряде, Михаил — в четвертом. Но потом, в связи с тем, что зэков мало (колония рассчитана на 1100 человек, а сейчас там около 400), решили два отряда объединить в один. Мой в итоге стал вторым (на втором этаже), а Мишин — первым (на первом этаже). Это ни на чем особо не сказалось. Ну, и есть еще отдельный корпус — “козлы” или хозобслуга, которые делают самую сложную и неприятную работу.

— Правда, что в колониях так строго следят за порядком, что проверяют даже правильность того, как заправлена кровать? Как вообще устроен быт?
— На каждом этаже в ряд стоят двухъярусные койки, у каждого есть тумбочка для вещей. Миша спит на нижнем ярусе, ему, конечно, было бы сложновато лезть на второй. Постель, как в армии, никто под лупой не осматривает — заправил, и ладно. Раз в неделю белье собирается на стирку: у каждого заключенного оно подписано. Из одежды ничего своего носить нельзя — только носки и трусы, все остальное выдается. За внешним видом необходимо строго следить — к примеру, все пуговицы должны быть застегнуты, если не хочешь замечания в личное дело. Выходить с локального участка (пространство вокруг барака) можно только с контролером, который впускает и выпускает кнопочным ключом.

— На работу тоже так выводят, получается?
— Да, сначала выстраиваешься перед дежурной частью, начальник по картотеке зачитывает, кто отправляется на промзону. Там зэков встречают 2-3 контролера, обыскивают металлоискателем. И после уже следуешь на рабочее место. Основное направление в этой колонии — швейное производство: насколько я слышал, администрация заключила какой-то огромный госконтракт на пошив касперов (защитных костюмов — прим. ред.) на замочках. Работают все целыми днями, гораздо больше, чем 8 часов. Замочки как раз вставляет Миша, он сидит в комнате еще с двумя заключенными. Один, кстати, афроамериканец — Ефремов с ним иногда на английском общается отдельными фразами, язык подтягивает. А его в свою очередь учит русскому. И иранца одного — тоже, подшучивает над ним. Сказал как-то: “К концу срока я вас тут всех научу русскому языку!” Любит цитировать разных великих людей. Вообще его там все обожают, издалека кричат “дядя Миша, дядя Миша”.

— А сколько платят за работу на промке?
— 5000 рублей в месяц (менее 60 евро) — максимальное, что там можно получить, выполняя норму. Но она такая, что ни одна профессиональная швея на воле не справится. Оттуда и выходят чуть ли не профессиональными швеями. Миша, значит, сидит с этими замками, его особо не трогают, но, естественно, у него тоже есть норма — сколько-то там тысяч в день.

— А как с питанием в колонии? Говорят, неплохо кормят. С чем можно сравнить — детский сад, армия, школа?
— Миша вместе со всеми ходит в столовую. Сравнить?.. Да ни с чем.

— Это настолько плохо или настолько хорошо?
— Настолько плохо. Вы ж понимаете — баланда она и есть баланда. В тюрьме кормят караул как. Еда безвкусная. Утром обычно каша, вареное яйцо, в обед суп — в основном щи. Борщом это язык назвать не поворачивается, он все-таки должен быть красным. На второе часто макароны, которые в колонии-поселении изготавливают: есть невозможно, они как слипшаяся каша.

— Но что-то можно покупать в местном магазине?
— Да, курицу-гриль ту же самую. Но ларек очень быстро разбирают, потому что деньги все-таки водятся у многих. А привозят мало, плюс задержки. Михаил постоянно оплачивает хлеб на 10 дней вперед, чтобы по утрам свежий брать, — получается 350 рублей за 10 буханок. Салатики тоже заказывает. С этим в принципе проблем нет. Помимо ларька имеется еще кафе. Но там тоже все заканчивается. Я еще попал на тот момент, когда к Ефремову жена приезжала. Если у тебя подошло время передачи, то ты после встречи с родственниками можешь сразу забрать привезенные ими 20 кг продуктов. Между зэками принято в такие дни чем-то друг друга угощать.

— А передачи строго раз в два месяца?
— Иногда у кого-то получается и чаще. Просто трети людей, которые находятся в колонии, никто ничего не присылает. В Алексеевке есть две женщины, которые за 500 рублей (им скидывают родственники заключенных из той же Москвы) собирают по списку бандероль — кому что нужно. Оформляют на человека, у которого подошла очередь передачи, но некому с воли ее сделать. Кто-то может подойти к такому заключенному и за блок сигарет заказать на его имя 20 кг всякого добра.

— Михаил как-то выделяется среди заключенных, может, какие-то идеи интересные высказывал?
— Ну, он творческий человек. Хочет создать там что-то типа театра, пьесы какие-то ставить. Но, сами понимаете, большинству зэков это не очень интересно. Они все простые люди, немного другого склада ума. Как-то приезжали к нам Сергей Гармаш и Никита Высоцкий: помню, мы в тот день остались без обеда, так как четыре часа просидели в столовой, которую переделали под клуб. Да, Мише огромное счастье, что он пообщался с товарищами. Но это длилось буквально час. А пока артисты добирались, проходили на территорию, мы мариновались.

— Раньше же в этой колонии был клуб? Там же даже кто-то был заведующим, что-то устраивал…
— Клуб как раз и находится в столовой. Сдвигаются столы, есть небольшая сцена. Но других мероприятий я там не помню — вот это был единственный раз за два месяца, что я сидел.

— А вообще какой досуг есть? Как свободное время тратится?
— Несколько раз приезжал батюшка — на территории колонии есть храм. Иногда матчи футбольные устраиваются, Миша приходил вот в качестве болельщика. Опять же, почти все, что проводится, — тот же турнир по шашкам или нардам, делают сами заключенные. В библиотеку Ефремов ходит, берет книги, читает. Он в целом все время в каком-то движении. Отвечает на письма, но больше, наверно, по таксофону разговаривает. Обсуждает какие-то постановки, спектакли, которые, причем, сейчас идут. Вообще один звонок должен длиться 15 минут. Но можно повесить трубку и заново набрать. Количество вызовов в принципе не ограничено. Главное условие: если человек работает, его не трогают, даже в штрафной изолятор не сажают, если немного нарушишь режим — неправильно где-то покуришь или что-то не так сделаешь.

— Много писали о том, что условия в колонии в целом довольно хорошие, лучше, чем в других…
— Как вам сказать. Жить, и правда, можно. Но вот представьте: на промзоне, чтобы сходить помыться, нужно спуститься в натуральный подвал. Такой глубокий, как будто там разорвалось 10 бомб и сверху еще одну закинули. Комнатушка пять на пять. 9 “сосков”-душей, из них только 6 работают. И вот представьте, там стоит 20 мужиков, которые пытаются хоть как-то помыться, урвать кусочек водички. В колонии об этом аспекте не особо заботятся.

— А как же баня?
— Да какая баня — она находится в жилой зоне. Ее постоянно везде показывают, но как туда попасть, если она работает два раза в неделю, и именно тогда, когда почти все заключенные находятся на промке. Вот там мойся хоть каждый день, но условия ужасные, можно и грибок подцепить. Туалета нормального тоже нет, заключенные строят. Опять же сложились деньгами, чтобы установить бойлеры. Миша, как и все, сдает в общий котел тысячи по полторы в месяц. Никто ни к чему не обязывает — кто 300 рублей может вкинуть, кто больше. Если чайник, к примеру, в отряде сломался, — на них заказывают новый.

— Вообще со многими Михаил нашел общий язык в заключении?
— Если честно, я так понял, что он старается не сближаться ни с кем сильно. Со всеми приветлив, но в основном весь в себе. Я, когда мы с ним общались, даже как-то пошутил, мол, меня как будто специально привезли в Белгородскую область под конец срока, чтобы познакомиться с Ефремовым.